Поэтический язык Салавата Юлаева

ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК САЛАВАТА ЮЛАЕВА мало изучен. Сложность исследований в этой обла­сти объясняется тем, что ни одно из произв. С.Ю. в оригинале не сохранилось. До 80-х гг. 20 в. ши­рокому кругу читателей были известны только 7 стихотворений С.Ю., переведённых с неизвестно­го источника на рус. язык и опубликованных Ф.Д.Нефёдовым и Р.Г.Игнатьевым, импровиза­ции, сохранившиеся в памяти народа и дошедшие до наших дней изустным путём, а также песни-чет­веростишия, записанные фольклористами от сэсэ­нов. Эти произв. могли сохранить большую бли­зость с подлинником. М.А.Бурангулов записал от Габита-сэсэна многие из песен-четверостиший и несколько стихотворений С.Ю. Сохранилось также несколько строф песен, записанных в 1785—1792. Сравнение их с записями более поздних времён и бытующими в наст. время вариантами показывает, что содержание песен С.Ю. оставалось устойчи­вым. Небольшие изменения сводились лишь к пере­становке строк или отдельных слов или же замене их эквивалентами. Как поэт и импровизатор, С.Ю. следовал традициям восточной письменной лит-ры и устного поэтич. тв-ва йырау и сэсэнов. Вследствие этого речь его построена на общетюркской книжной лексике и религ. терминах типа азан, Ал­лах, молитва, мусульман, дракон, шайтан, курада, волшебник, гурия, рай (они обнаруживаются даже в рус. переводах), хитап, бихисап, геуах и др., а также на живом разговорном языке того времени. Отличительной особенностью является присутствие военной лексики: стрела, убить, храбрый, бога­тырь, сражаться, победа, сила, меч, поразить, враг, нападать, отбиваться, поле битвы, войско, оседлать коня, сраженье, стрельба, свобода, готовить лук­-стрелу, защищать страну, рана, проходить через огонь, проливать священную кровь и др. Также за­метно преобладание ярких красок в передаче красо­ты любимой природы, нежных чувств лирич. героя: “Урал мой благодатный”, “твои чудесные верши­ны”, “твои вершины золотятся и огнём горят”, “как ковёр богатый, стелется трава”, “хор пернатых бо­га славит”, “на широкую долину к светлому ру­чью”, “невольные слёзы подступают к моим глазам”, “моё сердце к тебе любовью горит”, “святая родина моя”, “личико твоё — румяное, как поспе­вающее яблоко”, “свет очей моих, доченька” и др. По поэтич. форме импровизации С.Ю. соответству­ют канонам кубаира (“С ратью Пугачёва слив­шись, в войско с ним соединившись...”), песни (“Монисты твоих кос мне навевают...”, “Агидель течёт средь бурых скал...”, “Наброситься готов летящий ястреб...”), песен-четверостиший. Риф­мы (в большинстве случаев — именные и глаголь­ные с элементами ассонанса и аллитерации) и ис­пользуемые С.Ю. “поэтические клише” берут нача­ло в традиционном древнетюркском стихосложе­нии. Оставаясь верным традициям нар. песен, поэт часто прибегал к уменьшительно-ласкательным средствам изображения. Они угадываются даже в стихотворениях, первоначально известных в рус. переводе: Урал мой, птичек божьих песнь, пташеч­ка, родина моя, родная сторона; в импровизациях: соловушка (һандуғасҡай), сердечко (йөрәккәй), зверушка (кейеккәй). Нек-рые из них трудно пере­водимы или вовсе не переводимы на рус. язык (ма­тур ғына ер, шылтырап ҡына аға, беләккәй, Эҫем буйҡайҙары, егет тә генә, донъяҡай, Ағиҙелкәй, Уралҡай, һылыуым). Автор с любовью обращается к родному краю, видит его красоту, упоминает на­звания Урал, Агидель, Сим, Ай, Юрюзань. Не забывает он также имена любимых и близких ему лю­дей: Амины, Зулейхи, Миниязы, Рамазана. Наиб. часто употребляемые др. средства изображения го­ворят о чувствительной натуре поэта: сравнения — “как ковёр богатый, стелется трава”, “его (соловья) голос чудный, сладкий”; метафоры — “твои верши­ны чудно светят чистым серебром”, ягодка моя, орёл, сокол; эпитеты — божия песнь, сладкий го­лос, огненное солнце, серебристая река, божий век, океан неизмеримый и др. Поэтич. язык С.Ю. сви­детельствует о его эрудиции, знании средств выразительности родного языка, традиций вост. лит-ры, устно-поэтич. тв-ва йырау и сэсэнов.

Лит.: Салауат Юлаев.Шиғырҙар. Өфө, 2000.

М.Х.Идельбаев