Для авторизации на текущем портале в Вашем профиле ЕСИА должно быть заполнено поле "Электронная почта"

Вход
Региональный интерактивный энциклопедический портал «Башкортостан»
Академия наук Республики Башкортостан ГАУН РБ Башкирская энциклопедия

САЛАВАТ ЮЛАЕВ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

Просмотров: 1343

17 сентября 1773 года донской казак Емельян Иванович Пугачёв, выдававший себя за россий­ского императора Петра III, поднял и возглавил крупнейшее в истории России антикрепостничес­кое народное восстание. В отечественной историографии оно получило названия “Крестьянская война 1773—75 гг.”, “Восстание 1773—75 гг. под предводительством Е.И.Пугачёва”, “Пугачёв­ское движение” и др. Восстание охватило обширную территорию на юго-востоке страны (Орен­бургскую, Казанскую, Сибирскую, Нижегородскую, Воронежскую, Астраханскую губернии), где проживало до 2,9 млн. жителей мужского пола, в основной своей массе состоявших из крестьян и военно-служилых людей. Очагом повстанческого движения, регионом, где разворачивались ос­новные события и в течение двух лет пугачёвские отряды сражались “за землю и волю”, стал Юж­ный Урал, территория Башкортостана.

Восстание характеризовалось единовременностью выступлений повстанцев, широким охватом социальных сил, многонациональным и разноконфессиональным составом участников, общностью выдвигаемых требований, длительностью борьбы, многочисленностью и определённой согласован­ностью в действиях повстанческих отрядов. Население страны фактически распалось на два враж­дующих лагеря: правительственный и повстанческий. Создаваемые на значительных территориях относительно устойчивые повстанческие центры (штабы), органы управления вносили определён­ные начала организации в народную борьбу, способствуя, до известной степени, преодолению раз­розненности и разобщённости действий восставших. Крестьянская война, ставшая настоящей вой­ной между правительственной армией и повстанческим войском, длилась до осени 1775 года и по­трясла державу, как ничто и никогда её не потрясало. Восстание вылилось в гражданскую войну; первый историк народного возмущения великий русский поэт А.С.Пушкин, заключая свой труд “История Пугачёва”, писал: “Весь чёрный народ был за Пугачёва. Духовенство ему доброжела­тельствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачёв и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противуположны” [Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Т.9, кн.1. М., 1995. С.375].

В основе выступления народных масс лежало сложное переплетение социально-экономичес­ких, национальных и религиозных причин. А его повод следует искать в царистских лозунгах Пу­гачёва. “Наивный монархизм” российского крестьянства и казачества был связан с народными представлениями о справедливости и законности. Поддержка зависимым населением края новояв­ленного “Петра III” была обусловлена прежде всего тем, что он призывал выступать против “бо­яр” — феодалов и чиновников, изменивших “законному” государю и подвергавших насилию его “верноподданных” [Документы ставки Е.И.Пугачёва, повстанческих властей и учреждений: 1773—1774 гг. М., 1975. С.23—54]. Через эти лозунги шло осознание повстанцами законности во­оружённого выступления против помещиков, заводчиков, чиновников административно-управлен­ческого аппарата феодально-крепостнического государства. Манифесты и воззвания Пугачёва и его ближайших сподвижников — Ивана Зарубина, Кинзи Арсланова, Ивана Белобородова, Сала­вата Юлаева и других — сулили осуществление вековечных чаяний трудового народа (независи­мо от происхождения и веры) быть хозяином на собственной земле, соответствовали их идеалам сословного равенства и выборной власти. Декларирование в этих документах свободы вероиспове­дания вселяло надежду на духовное освобождение. Все эти лозунги оказывали мощное воздейст­вие на массовое сознание, вовлекали народ в восстание.

Приняв царский титул, Пугачёв своими пожалованиями народу как бы брал на себя роль за­щитника его социальных, экономических и духовных интересов. Большинство повстанцев — пра­вославные и мусульмане, раскольники и язычники — пребывало в полной уверенности, что слу­жит “подлинному” государю. Так, в обращениях к “Петру III” — Е.И.Пугачёву и при упомина­нии о нём в тюркоязычных документах повстанцев приводилось его пышное титулование: “свет­лейший и величайший император стран, государь наш”. Это свидетельствовало не только о при­знании “инородцами” “российского царя”, но и о том, что участвовавшие в антикрепостническом движении тюркоязычные народы стремились не к национальному или религиозному обособле­нию, а боролись за социальную справедливость, олицетворением которой стал новоявленный “царь Пётр Фёдорович” [Усманов М.А. Предисловие //Воззвания и переписка вожаков Пугачёв­ского движения в Поволжье и Приуралье: Сборник документов. Казань, 1988. С.8—17].

Можно много и долго говорить о столкновении разрушительного и созидательного начал в крестьянских восстаниях эпохи феодализма. Предводители народного движения весьма смутно представляли будущее социальное устройство страны. Судя по содержанию манифестов Пугачёва и некоторым его высказываниям, мыслилось создать государственный аппарат на демократичес­ких принципах казацкого самоуправления — наиболее разумного, с его точки зрения, жизнеуст­ройства общества — во главе со справедливым и милостивым к народу монархом. Будущая Рос­сия виделась предводителям народного движения как государство, в котором каждый мог полу­чить “прописанную вольность и свободу”, “возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до ве­ка продолжатца будет” [Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е.И.Пугачёва: Источниковедчес­кое исследование. М., 1980. С.264,265]. И они призывали трудовые массы к искоренению дворян­ства, устранению старой администрации, предлагали ответить на силу силой, на жестокость — же­стокостью. События Пугачёвского восстания исполнены драматизма, боли, отчаяния. В мощном потоке народного гнева были и разбои, и грабежи. Решение проблемы социального равенства вос­ставшие и их предводители видели в физической расправе с помещиками, заводчиками, граждан­скими и военными чиновниками и другими власть имущими.

Пугачёв и его сподвижники твёрдо рассчитывали на поддержку башкир, так как знали и учи­тывали их недовольство колонизаторской политикой самодержавия, ненависть к царской админи­страции, на борьбу с которой они не раз поднимались с оружием в руках. Башкиры стойко отста­ивали своё право на вотчинное владение землями, свободу вероисповедания. Они были недоволь­ны усилением повинностей в 3-й четверти 18 в. (несение пограничной службы в новом районе — на Сибирской линии; участие в Семилетней войне 1756—63 гг., в погоне за калмыками, откоче­вавшими в 1771 году с низовий Волги на свою историческую родину в Китай, и в военных дейст­виях против польских конфедератов в 1772—73 гг.; резкое увеличение объёмов подводной и поч­товой повинностей в связи с развитием внутригубернских и транзитных связей и др.), а также ог­раничением свобод и привилегий во всех сферах социальной, экономической и духовной жизни. Осенью 1773 года, говоря пушкинскими словами, “вся Башкирия восстала”. Впервые башкиры от­стаивали свои права и свободу в одном ряду с казаками и многонациональным крестьянством Ура­ло-Поволжья. 10 ноября 1773 года Салават Юлаев присоединился к повстанцам, 25 ноября 1774 года он был предательски захвачен в плен. Всего один год шёл Салават под стягами Крестьянской войны. Но этот год стал вершиной его жизни: за короткое, по историческим меркам, время сло­жился народный герой, вождь, носитель идеалов народа.

В чине полковника, затем и бригадира Салават Юлаев осуществлял руководство ключевыми со­бытиями восстания: формировал повстанческие отряды, сражался с правительственными войсками, осаждал и брал крепости и селения, создавал новые административные учреждения в захваченных повстанцами районах. Имеются документы, свидетельствующие о личном участии Салавата Юлаева в более чем двадцати сражениях. Сохранились документы и о его правовой деятельности.

Вот вехи его жизненного пути.

Салават родился в 1754 году в д.Текеево (вырос в д.Юлаево) Шайтан-Кудейской волости Си­бирской дороги (Уфимская провинция Оренбургской губернии; ныне Салаватский район РБ). Год рождения установлен с его собственных слов: на допросе в Тайной экспедиции Сената в Москве 25 февраля 1775 года Салават сказал, что “от роду ему двадцать первой год” [Крестьянская вой­на 1773—1775 гг. на территории Башкирии: Сборник документов. Уфа, 1975. С.300]. Условно день рождения Салавата Юлаева отмечается в середине года — 16 июня. Его отец, сотник Юлай Азналин, в 1765 году стал старшиной волости. В 1771 — начале 1773 гг. Юлай Азналин участво­вал в военных действиях на территории Казахстана по удержанию калмыков, затем в Польше — против выступления сторонников Барской конфедерации. За боевые успехи в польском походе он получил специальную награду — малое знамя. Юлай Азналин был широко известен в Башкортос­тане своей честностью и неподкупностью, снискал уважение, защищая интересы башкирского на­рода перед губернской администрацией, заводчиками, помещиками. Не раз он отстаивал права ря­довых башкир, притесняемых старшинами и сотниками, предавшими интересы своего народа. Во время отсутствия отца Салават исполнял обязанности волостного старшины. Он воспитывался в ат­мосфере любви к родине, с малых лет ему прививалось чувство национального достоинства. В ок­тябре 1773 года Юлай вручил сыну своё воинское знамя.

Становление и развитие духовного мира Салавата шло по пути усвоения социального опыта, зафиксированного в материальной и духовной культуре родного народа, опыта активной деятель­ности отца и, несомненно, на основе собственных наблюдений. На примере построенного на зем­лях его волости Симского железоделательного завода он видел все отрицательные последствия на­чавшейся в середине 18 в. интенсивной заводской колонизации Башкортостана: обман и подкупы заводчиков, административное принуждение башкир-вотчинников к заключению сделок о сдаче в долговременное оброчное владение или продаже земель; вырубка и выжигание лесов, распашка пастбищ, наносившие значительный ущерб хозяйству башкир. Даже на допросе в Москве Салават не преминул подчеркнуть, что Симский завод построен “на земле отца его”, земле их предков.

Салават был свидетелем жестоких условий жизни русских крепостных крестьян, составляв­ших основную часть работных людей Симского и близлежащих Усть-Катавского, Юрюзанского и Катав-Ивановского заводов. Принудительный труд, практически невыполнимые урочные нормы на производстве, гнёт и насилие со стороны заводчиков и управительских контор не могли не вы­зывать у него ненависти к крепостническим порядкам и сочувствия к работным людям. Поступки и рассказы отца, полная лишений жизнь башкир и русских крестьян заставляли юношу всерьёз задуматься о несправедливости окружающей его действительности.

Салават был грамотным, знал старотюркский язык (т.н. тюрки Урало-Поволжья). Докумен­тальных свидетельств о том, где он получил образование, не сохранилось. Отец мог отправить его в ближайший мектеб (начальная школа), затем в одно из медресе (школа повышенного типа) или пригласить к себе в волость учителей-абызов. Владение письменным языком давало возможность знакомиться с книгами духовно-назидательного и светского содержания, изучать государственно­правовые документы, определявшие статус отдельных групп населения края. Многие законода­тельные акты — Соборное уложение 1649 года, Берг-привилегия, наказ Екатерины II 1767 года Уложенной комиссии, некоторые императорские и сенатские манифесты и указы — были переве­дены на тюрки (по терминологии того времени, “на татарский язык” или “татарский диалект”). Неграмотный Юлай Азналин особенно остро осознал необходимость знания законов во время тяж­бы с заводчиками.

Когда началась Крестьянская война, Салават в составе взбунтовавшегося сводного башкиро­мишарского отряда из 1200 человек, предназначенного властями для использования в операциях против войска Е.И.Пугачёва под Оренбургом, перешёл 10 ноября 1773 года на сторону повстан­цев. Этому решению способствовала усиленная агитация пугачёвцев, проводившаяся в башкир­ских отрядах, собранных на Стерлитамакской (Ашкадарской) пристани. В отряды подбрасывали указы с пожалованиями от “императора Петра Фёдоровича” — Е.И.Пугачёва и воззвания главно­го полковника Кинзи Арсланова. Определённую роль сыграло и известие о поражении в боях с пугачёвцами 7—9 ноября у д.Юзеево корпуса генерал-майора В.А.Кара, направленного императ­рицей на подавление восстания. Башкирская конница, стоявшая тогда в 30 верстах от места боёв, не оказала помощи правительственным войскам и вместе с пугачёвским отрядом ушла под Орен­бург. В Бердском повстанческом центре под Оренбургом 12 ноября Салават был представлен “им­ператору Петру Фёдоровичу” — Е.И.Пугачёву, а затем Кинзя Арсланов, член Секретной думы Пугачёва, несомненно, ознакомил прибывших с именными указами “императора”, в которых тот жаловал башкир землями и водами, денежным и хлебным “довольствием”, а также “верою и за­коном вашим”. В этих указах от 1 и 14 октября впервые была изложена версия о новом явлении “Петра III” своим подданным и содержались призывы поддержать “истинного царя”. Видимо, Салават разделял веру подавляющего большинства восставших в подлинность императора. (В народ­ном сознании “подлинным” являлся монарх, который был наследным, законным.) Известно, что походная канцелярия полковника Салавата Юлаева в своей агитационной деятельности уделяла значительное внимание доказательству подлинности “Петра III” — Е.И.Пугачёва. Так, в ставке Салавата под Кунгуром, в с.Старый Посад, башкиры объявляли русским крестьянам, что “под­линно государь Пётр Третий император, а не злодей Пугачёв, восходит по-прежнему на царство”. При этом они поясняли, что император вернулся из скитаний по стране, чтобы избавить народ от “разорения и тягости... бояр и заводчиков” [Пугачёвщина. В 3 т. Т.2: Из следственных материа­лов и официальной переписки. М.; Л., 1929. С.346]. Указы Салавата оформлялись как указы “его и.в. государя императора Петра Фёдоровича”, а наставления, увещевания, ордера — как докумен­ты “от армии его и.в.”. На допросе в Москве Салават заявил, что видел в Пугачёве “истиннаго российскаго государя”. И к этому добавил, что, хотя и слышал о том, что Пугачёв “ложно имя государское на себя принял..., но не думал, чтоб та была правда” [Крестьянская война... С.302].

Находясь в Бердском повстанческом центре (12 ноября — середина декабря), Салават в со­ставе Главного повстанческого войска участвовал в боях с командами, выступавшими из осаждён­ного Оренбурга, и был ранен. 28—29 ноября он, вероятно, находился в составе 2-тысячного отря­да Пугачёва, который разбил тобольскую команду секунд-майора Е.Заева и захватил Ильинскую крепость. За проявленные смелость и отвагу “Пётр III” — Е.И.Пугачёв пожаловал Салавата Юла­ева чином полковника. В Бердском центре Салават не только проявил свои боевые способности, но и приобрёл опыт, помогавший ему в последующей деятельности. Сама обстановка многолюдно­го и многонационального лагеря, общение с предводителями народного движения оказали огром­ное воздействие на сознание Салавата, характер и направленность всех его поступков. Из Бердс­кой слободы он уезжал уже как один из самых надёжных соратников Пугачёва.

Во второй половине декабря 1773 — начале января 1774 гг. Салават выступает в роли орга­низатора повстанческого движения в северо-восточной части Башкортостана — на Сибирской до­роге, где, действуя в качестве эмиссара Пугачёва, он сформировал конный отряд численностью в 800 человек. В состав его первого отряда вошли башкиры, марийцы, мишари, татары, чуваши.

С середины января по март Салават — один из главных предводителей повстанческого дви­жения в Пермской провинции и прилегающих районах Уфимской провинции, в районе Красно­уфимска, Кунгура, Осы, Сарапула, в к-рое влились значительные повстанческие отряды, сфор­мированные на территории Башкортостана. Он становится крупным администратором и воена­чальником.

В январе 1774 года уже 4-тысячный отряд — “армия его величества государя императора Пет­ра Фёдоровича” под командованием Салавата Юлаева, состоявшая из башкир, оренбургских каза­ков, государственных крестьян разных национальностей, русских заводских людей, — участвовал в ожесточённом штурме Кунгура, административного центра Западного Урала. Следуя предписани­ям “Петра Фёдоровича” о мирных переговорах с властями осаждённых городов и крепостей, Сала­ват вместе с другими атаманами отправил в Кунгур два увещевания о добровольной сдаче города и лишь затем принял решение идти на штурм. Повстанцы не сумели реализовать свои дерзкие пла­ны. Во-первых, они, конники и лучники, не умели штурмовать укреплённые крепости; во-вторых, им не хватало артиллерии, боеприпасов и обученных артиллеристов; в-третьих, у повстанцев было мало опытных командиров. Подоспевшие на помощь осаждённым правительственные команды от­теснили их от стен города. Но Красноуфимско-Кунгурский район ещё долго оставался под влияни­ем и контролем Салавата и его сподвижников. Тяжело раненный под Кунгуром Салават, едва зале­чив рану, в феврале и марте сражался в районе Красноуфимска и Сарапула. С 19 февраля по 17 марта его отряды по меньшей мере 5 раз вступали в бои с деташементами подполковников А.Ф.Обернибесова и А.В.Папава, секунд-майора Д.О.Гагрина и местными командами.

В апреле Салават Юлаев возвратился в Башкортостан, ставший основной ареной боевых дей­ствий на втором этапе восстания, и принялся энергично, “неусыпно”, по словам царских чиновни­ков, комплектовать отряды для пополнения Главного войска Пугачёва, продвигавшегося к Маг­нитной крепости. Он поддерживал постоянную связь и с повстанцами Осинской и Казанской до­рог, направлял туда команды во главе с опытными военачальниками. Конница Салавата насчиты­вала не менее 4 тысяч человек. Этими силами он храбро противодействовал движению деташемен­та подполковника И.И.Михельсона, одного из наиболее опытных царских офицеров. В трёх сра­жениях — 6, 8 и 31 мая — Салават лицом к лицу встретился с Михельсоном. Мужество и стой­кость повстанцев вызывали удивление и невольное уважение противника. Михельсон признавал­ся, что ему пришлось иметь дело с неустрашимым и искусным повстанческим командиром, отва­жившимся вступать в открытое сражение, нападать и наступать на хорошо вооружённую, более того — хорошо обученную армейскую часть [Крестьянская война... С.140].

Замечательными по тактическому плану и силе сопротивления регулярным войскам были сра­жения повстанцев, развернувшиеся у р.Ай 3 и 5 июня 1774 г. после присоединения к Пугачёву Салавата с 3-тысячной конницей. 3 июня сражение длилось около трёх часов; “происходила вели­кая ружейная и пушечная пальба”, и Михельсон подсчитал, что у повстанцев было “до 3 тысяч человек, кроме человек до трёхсот русских, все башкирцы”. 5 июня повстанцы вновь напали на Михельсона. Башкиры, как докладывал по инстанции подполковник, “выбежав со сторон, всеми силами, обще з... Пугачёвым, меня атаковали”, и бой шёл “немалое время” [Крестьянская вой­на... С.171—173, 184—186]. Михельсон, как всегда, доложил своему главнокомандующему, что разбил повстанцев. Но Пугачёв на последнем перед казнью допросе показал, что как он “не мог сломить... Михельсона”, так и тот “также его не разбил”, и они “разошлись” [Емельян Пугачёв на следствии: Сборник документов и материалов. М., 1997. С.197]. 5 июня “Пётр III” — Е.И.Пу­гачёв присвоил Салавату чин бригадира. Тогда же Юлай Азналин, уже имевший звание повстан­ческого полковника, был назначен Пугачёвым главным атаманом для ведения гражданских дел на Сибирской дороге.

10 июня Главное повстанческое войско прошло через Красноуфимск, а 11 под Ачитской кре­постью вступило в бой с кунгурской командой подполковника А.В.Папава, вынудив её к отступ­лению. Из-под Ачитской крепости, как вспоминал на допросе Пугачёв, авангардные отряды Сала­вата и Ивана Белобородова он послал к Осе “наперёд — беспокоить город” [Емельян Пугачёв на следствии... С.98,99]. 14 июня, как подсчитал позже воевода Осы, “толпа тысяч до двенадцати башкирцев и русских под предводительством злодейских полковников Белобородова и Салавата Юлаева, опступили всё жительство”. Через четыре дня к крепости подошёл и сам Пугачёв. Бой за город был жестоким и длился трое суток. В боях под Осой Салават вновь был тяжело ранен. 21 июня гарнизон крепости, опасаясь полного разрушения, капитулировал. Через день Главное по­встанческое войско переправилось на правый берег Камы и двинулось на Казань [Гвоздикова И.М. Салават Юлаев: Исследование документальных источников. Уфа, 2004].

Своего башкирского бригадира Пугачёв отправил в Уфимскую провинцию, где тот возглавил повстанческое движение. Салават формировал отряды и посылал их на помощь пугачёвцам, дейст­вовавшим в разных частях края, контролировал Красноуфимско-Кунгурский район и стратегичес­ки важную дорогу Уфа—Екатеринбург, а сам стоял на северных подступах к Уфе. Как свидетель­ствуют документы, Салавата прославили в восстании дела “столь громкие, что имя его, Салавата, в тамошних местах везде слышно было” [Крестьянская война... С.307].

В начале августа Салават Юлаев двинулся на взятие Уфы, административного центра огром­ной провинции. Поход, как видно, был тщательно обдуман и подготовлен. Салават предполагал окружить город со всех сторон, согласовав осаду с несколькими повстанческими отрядами. К Уфе шли по меньшей мере семь кавалерийских колонн. Но случилось то, что обычно и случалось при народных восстаниях: наступавшие повстанческие отряды, не имея друг с другом постоянной свя­зи, были разбиты поодиночке командами регулярных войск и отрядами верных властям старшин.

С августа по ноябрь основным районом боевой деятельности Салавата становится северная и северо-восточная часть Башкортостана от берегов Камы до Катавских заводов. На подавление по­встанцев были направлены воинские части генерал-поручика И.А.Деколонга, генерал-майора Ф.Ю.Фреймана, полковников А.Я.Якубовича, П.А.Шепелева, подполковников И.К.Рылеева, Н.Я.Аршеневского и др. Командующий войсками генерал-аншеф П.И.Панин требовал от башкир сложить оружие и “в знак своего истиннаго покаяния и подданического повиновения” выдать Са­лавата и его отца Юлая Азналина “ближайшему из подчинённых мне войск военноначальнику”. Но боевой клятвой Салавата и его сподвижников стали слова: “Чтоб им до самой их погибели на­ходиться в беспокойствии и не покоряться”. В начале сентября в междуречье Белой и Буя отря­ды Салавата и его сподвижников вели бои против команды премьер-майора И.Г.Штерича, послан­ного в этот район А.Я.Якубовичем. 18 и 22 сентября к северу от Уфы, у дд. Тимошкино и Нур­кино, объединённые повстанческие отряды под командой Салавата сражались с воинскими коман­дами подполковника Рылеева. Свой последний бой Салават Юлаев дал 20 ноября под осаждён­ным им Катав-Ивановским заводом. Он первым “дерзко атаковал отряд” — деташемент подполковника И.К.Рылеева, посланный генерал-майором Ф.Ю.Фрейманом, — “как только его заметили. При отходе мятежники прикрывались пушками, но были полностью разбиты” [Гвозди­кова И.М. Салават Юлаев... С.183—195]. Даже последний бой Салавата Юлаева оценён как сме­лый, неожиданный для неприятеля и, главное, тактически продуманный. Следует отметить, что оценку боевым действиям и воинскому умению повстанческого полководца давали многоопытные армейские офицеры, знавшие, что такое война, какова роль военачальника в тактических расчё­тах и боевых действиях. Все командиры воинских частей, с которыми вступал в бои Салават, — подполковники Михельсон, Обернибесов, Папав и Рылеев, секунд-майоры Гагрин и Штерич — были участниками Семилетней войны 1756—63 гг. Четверо, кроме Обернибесова и Штерича, в разное время находились в рядах русского экспедиционного корпуса, действовавшего против поль­ских конфедератов (1768—72 гг.). Михельсон, Папав и Штерич сражались на фронтах первой русско-турецкой войны 1768—74 гг.

Воинским познаниям царских офицеров и выучке регулярных армейских частей Салават про­тивопоставил своё мужество, отвагу, находчивость, соединённые с усвоенным с детства опытом “военных упражнений” отцов и дедов. Войско Салавата Юлаева имело военную структуру по ти­пу иррегулярных казачьих войск. Командование отдельными частями осуществляли походные ата­маны, старшины, сотники, есаулы. Сохранился замечательный документ — наставление Салавата и бригадира И.С.Кузнецова атаману работных людей Юговского завода Г.Т.Ситникову, содержа­ние которого во многом раскрывает представления Салавата об организации вооружённых сил вос­ставших. Во-первых, в “казаки” они велели брать “доброконных, с пристойным оружием” и, что особенно важно, людей “добронадёжных”, т.е. преданных интересам повстанцев. Во-вторых, на­ставление требовало поддерживать в отрядах воинский порядок и дисциплину: точно и быстро вы­полнять приказы командиров, регулярно информировать военачальников о состоянии войск “по достоверным известиям, без подлога”, поддерживать отряды в боевой готовности, чтоб “по случа­ющейся экстронадобности были в готовности”. В специальном пункте наставления говорится о не­допустимости грабежей населения. Уличённых в захвате “у разных обывателей скота и разного екипажа з денажною казною” велено было направлять к Салавату для отсылки на суд к импера­тору “Петру III” — Е.И.Пугачёву [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.251,252]. Салават сумел преодолеть национальные и религиозные трения, возникавшие в повстанческих районах, и создать крупные отряды. В их составе были люди разных национальностей и социального положения. Ос­новную часть конницы составляли башкиры, в ней служили также оренбургские казаки, мишари, а также работные люди Ашапского, Бымовского, Суксунского, Шермяитского и Юговского (П.И.Осокина) заводов Пермской провинции; Катав-Ивановского, Саранинского, Симского, Усть-Катавского и других заводов Уфимской провинции. Но основная масса горнозаводских, го­сударственных, дворцовых и помещичьих крестьян этих провинций служила “казаками” в пехо­те, зимой — в т.н. “лыжнице”. Они представляли восставшие народы Урала разных националь­ностей — русских, татар, мишарей, марийцев, чувашей, удмуртов, мордвы — и разных вероиспо­веданий — православных, раскольников, мусульман, язычников. Командный состав войска — сот­ников, есаулов, хорунжих — Салават утверждал сам. Судя по двум сохранившимся именным спи­скам набранных “казаков”, он пытался вести учёт в своих полках. Прослеживается и стремление сохранить под своей командой постоянную военную силу. Основное ядро его отряда с Сибирской дороги пошло со своим командиром в Пермскую провинцию, пополнилось там за счёт местного на­селения, составив целое войско. Более половины из них затем воевало на территории Уфимской провинции. Большинство показаний повстанцев свидетельствует о том, что они были рядом с Са­лаватом если не в течение целого года, то, по крайней мере, по несколько месяцев и уходили за ним далеко от родных мест. Но достичь какого-то органического единства отрядов, скоординиро­вать их действия в ходе восстания было невозможно. Повстанцы приходили и уходили из отря­дов в зависимости от направления военных действий и своего местожительства.

В войске Салавата были пушки, взятые в крепостях и на заводах. Секунд-майор Д.О.Гагрин, преследовавший отряды Салавата после их неудачи под Кунгуром, 30 января в бою под с.Ордин­ское Пермской провинции отбил 18 чугунных пушек (среди них одна 8-фунтовая и одиннадцать 3-фунтовых на санях). Была потеряна вся артиллерия, собранная Салаватом и его соратниками в Красноуфимско-Кунгурском районе. Но уже 19 февраля в бою с Гагриным под Красноуфимском у Салавата было 8 пушек, присланных атаманом Белобородовым с Уткинских заводов [РГВИА. Ф.20, оп.1, д.1053, л.12,13]. Число орудий в отрядах Салавата менялось, постоянно не хватало снарядов к ним и хороших артиллеристов (канониров). Ручного огнестрельного оружия также бы­ло мало. У башкир и оренбургских казаков имелись гладкоствольные ружья среднего калибра (10—12 мм) — “турки” — и такого же калибра пистолеты, в основном восточного производства. Большинство повстанцев имело только холодное оружие: луки, сабли, копья, рогатины и др. Не­которые носили железные кольчуги и латы, сделанные в заводских мастерских, другие, за неиме­нием таковых, обматывались холщовыми полотнищами, пересыпанными золой.

Повстанческое руководство уделяло особое внимание знамёнам с тем, чтобы их “армии” вы­глядели как войска “императора”. Какие знамёна были у Салавата, неизвестно. Предположитель­но, к нему перешло восемь синих, красных и алых знамён отрядов полковника Батыркая Итки­нина, в начале января 1774 г. действовавших под Кунгуром, а затем присоединившихся к войску Салавата.

Описания боёв против повстанцев в рапортах правительственных военачальников, свидетельст­ва самих пугачёвцев, захваченных в плен, позволяют получить представление о военно-организатор­ских способностях Салавата Юлаева. Они выражались и в умении руководить большими группами повстанцев, и в использовании особенностей местности при выборе позиции для сражения, и в так­тике быстрых налётов и отступлений. Конница Салавата, меняя план по ходу сражения, могла дей­ствовать как в рассыпном строю, так и в атаке лавой. Наконец, надо упомянуть, что в отрядах по­встанцев были хорошо налажены разведка и караульная служба. В донесениях офицеров регуляр­ных частей содержится оценка как действий повстанцев и полководческих способностей их полков­ника (“Мы нашли такое супротивление, какого не ожидали”, повстанцы, “не уважая нашу атаку, прямо пошли к нам навстречу” — И.И.Михельсон; “Дерский их прожект столь был зделан с их зло­дейскими мыслями противу вверенных мне войск вреден, которых я от такого вереломнаго народу нигде не вображал, однако ныне видел в настоящем деле” — И.К.Рылеев), так и тактики — “воин­ских оборотов” конницы (“Имея за собою в подпоре пехоту и пушки, с места своего тово ж время бросившись, где способно на сторону в беспорятке, кучами, оборачивается назад для заслонения се­бя пехотным фронтом. Для чего оное никоем образом злодейских обращений точно разведать не можно”; к тому же конница повстанцев “чрез одну ночь вёрст 50 и более перескакать может” — А.В.Папав) [РГАДА. Ф.1239, оп.3, д.56206, л.14; РГВИА. Ф.20, оп.1, д.1236, л.233; Крестьянская война... С.140,231]. Сам командир, названный в рапортах офицеров “славным наездником”, рубил­ся в первых рядах повстанцев. После неудачных боёв с регулярными войсками Салават не отчаи­вался. Он быстро пополнял свои отряды и вновь шёл в наступление.

Стремление военного командования и гражданских властей выведать намерения Салавата с помощью лазутчиков зачастую было безуспешным и приводило к рождению слухов, явно преуве­личивавших численность отрядов и неверно указывавших район их действий. Так, в сентябре Пермская провинциальная канцелярия получила сведение о том, что 3-тысячный отряд Салавата якобы стоит за р.Уфа и вновь угрожает Кунгуру. А уфимский комендант до октября взывал к гу­бернатору с просьбами о присылке дополнительных воинских команд, чтобы защитить Уфу от от­рядов Салавата.

О зрелости Салавата Юлаева как предводителя движения свидетельствует и его умение спла­чивать в боевое содружество людей разных сословий и национальностей, ставить человека там, где тот более всего нужен. Постоянно заботясь об укреплении боеспособности повстанческого войска, двадцатилетний военачальник назначал командирами частей людей стойких, преданных делу вос­стания. Так, за воинские заслуги Салават присвоил чин полковника марийцу Изибаю Янбаеву. По рекомендации Салавата Пугачёв дал звание полковника татарину Абдулле Токтарову. Башкирско­го муллу Якупа Тлеумбетева Салават назначил походным старшиной, оренбургского казака Семё­на Шеметова — атаманом. В поступках повстанческого бригадира не было национальной ограни­ченности. Боевыми товарищами Салавата были отставной солдат Иван Белобородов, крестьянин Иван Васев, казак Иван Кузнецов, мишари Канзафар Усаев и Бахтияр Канкаев, татары Абдулла Токтаров и Ермухаммет Кадырметев. Соратники отвечали ему доверием и верностью. Да и насе­ление повстанческих районов выражало свои симпатии и дружеское расположение. Вот как встре­чали его в Красноуфимске 12 января 1774 года: “Все граждане с немалым к отечеству увеселени­ем учинили армии всей идущей встречу, и наперед верноподданически прислали всее артилерии казаков с огненным оружием, и по встрече приклонили знамёна, и по входе в самой город была для здравия его императорскаго величества ис пушек пальба” [Крестьянская война... С.81].

Важнейшей особенностью Пугачёвского восстания был более высокий, в сравнении с другими народными выступлениями 18 в., уровень сознательности и организованности движения. Замет­ные начала организации в развернувшуюся стихийную борьбу внесли новые административные ор­ганы, учреждённые пугачёвцами: Военная коллегия при Главном повстанческом войске, походные канцелярии пугачёвских военачальников, станичные и мирские избы и др. К этому же ряду отно­силась походная канцелярия Салавата Юлаева — орган военного и гражданского управления в за­нятых повстанцами районах Уфимской и Пермской провинций.

В первую очередь его походная канцелярия занималась нуждами восставших. Ей вменялось, говоря текстами документов Крестьянской войны, “приказанное от императора Петра Фёдоровича исполнять”, “увещевать толпу и набирать в службу”, “вооружаться и поступать штурмом” к горо­дам и селениям, “розсылать письма”, “учреждать чины” и т.д. Походная канцелярия много дела­ла для политического обеспечения восстания. Указы Пугачёва, распоряжения Военной коллегии, воззвания, приказы и наставления самого Салавата, распространяемые канцелярией, преследовали цель “народ вящше поколебать”, вовлекать в движение новые и новые слои населения. Жаркое сло­во, откликавшееся на жизненные чаяния людей, вносило в стихийное движение скрепляющее на­чало, объединяло и направляло массы. В этих документах наряду с обещанием трудовым массам экономических льгот и вечной воли содержались заявления о свободе вероисповедания.

Принципы веротерпимости, религиозного равноправия всех народов достаточно ярко прояви­лись в деятельности Салавата Юлаева. 13 января 1774 года он утвердил атаманом Красноуфим­ской казачьей избы пономаря М.И.Попова, сына священника приходской церкви. Вступив со сво­им отрядом на территорию Пермской провинции, Салават с вниманием отнёсся к духовным по­требностям христианского населения края: в сёлах и деревнях церковные службы не прекраща­лись. Это, несомненно, способствовало росту его авторитета. Пугачёвский бригадир И.С.Кузнецов и сам Салават наставляли священников “вседневно служить и для здравия его императорскаго ве­личества и армии его величества молебственное пение чинить” [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.243,250]. Церковнослужители не раз выступали в роли посланников повстанческих командиров на переговорах с властями Кунгура. В первой половине января с их увещеваниями и копиями ука­зов Пугачёва туда отправились священники А.Колесников из с.Степановский острожек, Ф.Ива­нов из с.Тихоновское, И.Лукин из с.Старый Посад [Материалы для истории Пугачёвского бунта //Пермский сборник. Кн.2. М., 1860. С.13—15]. 19 января в обращениях к администрации осаж­дённого города Салават и Канзафар Усаев, а через два дня И.С.Кузнецов и Салават выступили в защиту этих священников, которых в Кунгуре “захватывая со изнурением садят в тюрьмы”. Они обвинили власти в несоблюдении правил ведения переговоров. Считая себя равноправной сторо­ной, предводители повстанцев с возмущением писали о нарушении неприкосновенности “послан­цев армии всероссийского государя”, к тому же имеющих священнический сан. Они требовали не­медленно освободить пленников [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.243,250].

О том, с каким вниманием относился Салават к духовным потребностям верноподданных “Пет­ра III”, свидетельствует его “билет” — удостоверение с разрешением вернуться в старую веру му­сульманину Абилю Байдашеву, насильственно крещённому и повёрстанному в оренбургские каза­ки [Крестьянская война... С.315,317—319].

На стороне повстанцев оказалось низшее христианское и мусульманское духовенство, хорошо знакомое с нуждами и бедами трудового населения. В походной канцелярии Салавата Юлаева в разное время служили муллы Адиль Бигашев и Якуп Тлеумбетев, ставшие затем видными повстан­ческими командирами. Ближайшим сподвижником Салавата был Канзафар Усаев, бывший прежде муллой. Поддержка восставших церковнослужителями и муллами была важным моментом как для развития народного движения, так и для разрешения противоречий в сознании восстав­ших: между справедливостью борьбы за землю и волю и неминуемыми человеческими жертвами в ходе военных действий и расправы с угнетателями. И что было особо значимо для повстанцев — духовные пастыри могли отпускать самые тяжкие грехи.

Походная канцелярия Салавата Юлаева решала многие мирные вопросы. Люди видели в Са­лавате полномочного представителя установившейся власти, поэтому шли к нему не только за раз­решением социальных и хозяйственных проблем или везли отступников и предателей на суд на­родного вождя, но и обращались в его канцелярию с исками к старой администрации, с жалоба­ми на царское судопроизводство, с требованиями “законных” прав и пожалований. И Салават Юлаев, действительно, выступал или, по меньшей мере, был вынужден выступать носителем но­вой законности. Строжайший указ Салавата, принятый перед штурмом Кунгура, в котором по­встанцам предписывалось: “егда город Кунгур в плен взят будет, тоб, войдя во оной, никого не рубить”, а горожанам гарантировались мир, порядок, национальная и религиозная терпимость, — не оставляет в том никаких сомнений.

Салават Юлаев выступил в роли наставника нового выборного органа самоуправления в Крас­ноуфимске — станичной избы. В своём постановлении он объявил жителям об устранении воево­ды и ликвидации воеводской канцелярии и утвердил выбранных казаками атамана и есаула. Сре­ди качеств, которыми должен обладать руководитель повстанческих учреждений, Салават выде­лял преданность “службе его императорскому величеству” и необходимость “состояния добраго и трезваго”. Таким он назвал атамана М.И.Попова [Крестьянская война... С.75]. В указах и настав­лении станичной избе был обозначен круг деятельности новых властей в области управления, ох­раны порядка и др. Документы предусматривали широкое привлечение населения к управлению через общинные собрания, взаимную ответственность и контроль властей и граждан освобождён­ного района. Атаману и есаулу предписывалось “со здешними гражданами поступать добропоря­дочно: побор, притеснений и налог ни под каким видом никому не чинить, ко взяткам не касать­ся” [Крестьянская война... С.75—78].

Эти и некоторые другие акты достаточно подробно освещают основные функции новой адми­нистрации. Салават Юлаев попытался охватить чуть ли не все стороны созидательной деятельно­сти властей. Во главу угла ставились цели восстания, а властям вменялось в обязанность “до по­следней капли крови охранить и оборонять” завоёванные позиции. Исходя из основной цели фор­мулировались военные и военно-организационные задачи: администрации предписывалось продол­жать комплектование повстанческих подразделений, держать команды в боевой готовности, забо­титься об отпускниках, следить за поведением представителей старой администрации и т.д. Осо­бые разделы документов, вышедших из канцелярии Салавата Юлаева, составляли финансово-эко­номические предписания: учёт общественных доходов и расходов, контроль за торговлей, устрой­ство почтовой связи, выплата жалованья и квартирных денег служащим, обеспечение неимущих и др. Красноуфимская станичная изба просуществовала всего лишь около полутора месяцев, но и за это короткое время она смогла внести определённый порядок в повстанческое движение.

Следует подчеркнуть, что Салават не отрицал норм законодательства, права вообще, но заяв­лял себя сторонником справедливого правопорядка для всех категорий населения. Предводители восставших сознавали своё право строить новую, народную власть и представлять её на всех уров­нях отношений с царской администрацией и командованием правительственных войск. “Чаянную дерзость” усмотрел командующий войсками генерал-аншеф А.И.Бибиков в обращении пугачёв­ских атаманов И.С.Кузнецова, Салавата Юлаева и их соратников 20 января 1774 г. к властям Кунгура с предложением добровольно сдать город. Документ был даже передан самой Екатери­не II. Поражало то, что повстанцы заявили себя суверенной стороной в вооружённом противосто­янии сил. Показателен факт: Салават и Кузнецов обвинили кунгурские власти и командиров во­инских частей, засевших в крепости, в несоблюдении общепринятых правил ведения переговоров между неприятельскими армиями, в нарушении неприкосновенности посланцев “армии его импе­раторского величества”, т.е. Пугачёва, тогда как издревле “...все монархи или, паче сказать, вся­кое державство посылают... друг ко другу посланников”, и никакой “владетель или город” не в праве их задерживать [Крестьянская война... С.82—85].

В задачи походной канцелярии Салавата входило и взаимодействие с выборными властями присоединившихся к восстанию заводов. Сохранились сведения о поддержке башкирского полков­ника в январе 1774 года атаманами Юговского и Суксунского заводов, в марте — начале мая — Симского, Катав-Ивановского и Саткинского. Они не только передали на нужды восстания взятые на заводах артиллерию, оружие, рабочие инструменты, продовольствие, деньги для выплаты жало­ванья повстанцам, но и пополнили войско Салавата мастеровыми и работными людьми. Особым доверием Салавата пользовались атаман Юговского завода Г.Т.Ситников, которому он и Кузнецов поручили “набор казатского российскаго войска казаков”, и атаман Катав-Ивановского завода С.Башин. В начале мая Башин с отрядом из 250 работных людей шёл на помощь Салавату, но 9 мая катавцы были разбиты деташементом подполковника И.И.Михельсона. Атамана захватили в плен и по приказу подполковника казнили [Крестьянская война... С.144,145; Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.251,252]. Симский и Саткинский заводы в марте—мае служили базами для вре­менного размещения походных канцелярий и отрядов Салавата и Ивана Белобородова.

Пугачёв и его сподвижники с самого начала восстания придавали исключительное значение заводам и как резерву людской силы, необходимой для пополнения войска, и как материальной базе восстания. В октябре 1773 — январе 1774 гг. работные люди всех 39 металлургических заво­дов Оренбургской губернии присоединились к Пугачёвскому движению и, по заключению прави­тельственных следственных комиссий, из других категорий крестьянства они были “к самозванцу усерднее”. В апреле—мае, в обстановке мощного наступления правительственных войск и ряда крупных военных неудач восставших, Пугачёв принял решение об уничтожении южноуральских заводов, служивших опорой команд, преследовавших повстанцев. Получив указ о сожжении за­водских построек на территории Сибирской дороги, Салават и его отец 23 мая подожгли Симский завод, предварительно выведя основную массу населения.

Давая оценку этому факту, следует учитывать, что Салават выполнял повеление “императора Петра Фёдоровича”, в подлинность которого верил. В то же время он ни на миг не забывал, что “император” своими указами жаловал башкир, “во-первых, даже до последка землями, водами, лесами...” [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.27]. А все заводы были построены на башкир­ских вотчинных землях, скупленных заводчиками за бесценок или взятых в оброк путём прямого обмана. Возможность возвращения своих земель башкиры видели только через уничтожение заво­дов. Наконец, нельзя забывать о том, что и Пугачёв, и Салават — дети своего времени, со свои­ми правовыми и нравственными убеждениями, своим пониманием и ценностным отношением к по­ложению разных групп населения. Скорее всего, ни Пугачёв, ни его соратники не задумывались об экономике страны, значении металлургических предприятий и обеспечении их действия. Безус­ловно, они сочувствовали работным людям, подвергавшимся жестокой эксплуатации на заводах. Перед поджогом заводских строений пугачёвцы выводили всех жителей. Салават и его отец отка­зались от поджога Катав-Ивановского завода, где находилось более 2200 работных людей, т.к. это привело бы к большим человеческим жертвам.

К концу октября положение повстанцев на Южном Урале стало критическим. Восстание на правом берегу Волги к тому времени было уже подавлено, Пугачёв схвачен. Правительство полу­чило возможность перебросить в Башкортостан дополнительные воинские силы. Трудности борь­бы усугублялись тем, что большинство башкирских и мишарских старшин перешло на сторону правительства, стремясь загладить вину перед царизмом за своё участие в восстании на первых его этапах, многие из них вызвались оказать помощь в поимке Салавата. 29 октября глава секретных комиссий генерал-майор П.С.Потёмкин обратился лично к Салавату с увещеванием. “Покайся, по­знай вину свою и приди с повиновением”, — писал Потёмкин, обещая “тотчас прощение” [Крес­тьянская война... С.248]. Но Салават продолжал бороться до конца. 20 ноября, за пять дней до ареста, у стен Катав-Ивановского завода Салават провёл свою последнюю боевую операцию.

Сохранившиеся исторические источники позволяют говорить о Салавате Юлаеве как о круп­ном военачальнике народной армии и организаторе повстанческой власти на захваченных терри­ториях. Он твёрдо и последовательно шёл по избранному пути. Здесь проявились его воля и му­жество, вера в справедливость народной войны.

И в личном плане Салават был человеком неординарным. Описаний его внешности и физиче­ских данных не сохранилось. В именной описи, составленной 2 октября 1775 года в Уфимской провинциальной канцелярии, указано, что рост Салавата — 2 аршина 4,5 вершка (приблизитель­но 162—164 см), волосы и глаза чёрного цвета. Такого же роста был Емельян Пугачёв, это отме­чено в его паспорте от 12 августа 1772 года. (Согласно меркам того времени оба имели средний рост.) По описаниям, “Пётр III” — Е.И.Пугачёв был прекрасным наездником, ежедневно прово­дил учения своей конницы под Оренбургом [Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пуга­чёв и пугачёвцы. Л., 1974. С.41,42]. В переписке офицеров регулярных войск Салават также на­зывается “славным наездником”. А маршруты его передвижений за один год боевых действий поз­воляют говорить о том, что Салават буквально не слезал с коня. Он обладал большой физической силой и выносливостью. Трижды — в сражениях под Оренбургом, Кунгуром и Осой — был тя­жело ранен, но с едва зажившими ранами возвращался в строй. На левой щеке остался рубец как след боевой схватки под Оренбургом, а в сентябре 1775 года по приговору оренбургского губер­натора генерал-поручика И.А.Рейнсдорпа лицо Салавата было обезображено проставленными на лбу и щеках указными знаками — клеймами “З”, “Б”, “И” (“злодей”, “бунтовщик”, “измен­ник”) — и вырыванием ноздрей.

Тяжёлых моральных и физических испытаний стоило Салавату следствие, длившееся с 25 но­ября 1774 года по 15 июля 1775 года. Оно проходило в обстановке запугивания и пыток — канда­лы на руках и ногах, приковывание цепью к тюремной стене, телесные истязания. Но поведение Салавата во время дознания рисует его человеком с сильным характером. Он умел спокойно мыс­лить и не терял самообладания, вёл себя на допросах мужественно и независимо. Тон его показа­ний сохраняется даже в переводах толмачей. В течение многих месяцев Салават неукоснительно следовал избранной им тактике отказа от полных правдивых показаний, скрывая свою роль орга­низатора народного движения. Действовавшие тогда нормы права не позволили ему использовать следственно-судебный процесс как трибуну для выражения своих взглядов и требований, но он с честью выдержал состязание со следователями, пытавшимися установить его “злодейства”. Салават признался в участии в боевых действиях против правительственных войск, поджоге завода, но стой­ко сопротивлялся всем стараниям навязать ему признание в преднамеренном убийстве людей.

Свидетельством высоких этических норм служит отношение Салавата к отцу, своей семье, со­ратникам. Во время следствия он ни разу не упомянул об участии отца в восстании и взял на се­бя вину за поджог Симского завода. Салават старался не навредить показаниями и своим бывшим боевым товарищам, называя во время допросов лишь имена погибших или скрывшихся от влас­тей. А в письме им и родственникам из уфимской тюрьмы от 7 мая 1775 года заверял, что нико­го из своих соратников не выдал. Салават с болью писал об участи собственной семьи. Его жёны и дети были схвачены офицерами регулярных войск в качестве заложников и содержались в Уфе. Салавату удалось узнать, что одна жена с сыном находится под арестом у коменданта полковни­ка С.С.Мясоедова, второй сын — у генерала Ф.Ю.Фреймана. О судьбе других членов семьи он не знал. Салават опасался расправы над ними до вынесения ему приговора (как бы Мясоедов “их не истребил”) и просил родных и друзей прибегнуть к правовой защите семьи: обратиться с про­шениями о её освобождении в губернскую канцелярию и в Сенат. Письмо Салавата отражает его убеждённость в обязанности органов государственной власти следовать законам, оберегавшим башкир от крепостничества, — “чтоб государевые рабы у подчинённых во услужении не были” [Крестьянская война... С.321,322; Гвоздикова И.М. Салават Юлаев... С.33—75]. Документаль­ных сведений о том, как сложилась в дальнейшем жизнь членов семьи Салавата, не сохранилось. Как ранее практиковалось властями после подавления башкирских восстаний, жёны и дети Сала­вата могли быть подвергнуты насильственному крещению и превращены в дворовых людей гражданских чиновников и офицеров. Захват жён и детей был произведен, несомненно, с целью пре­сечь род Салавата Юлаева, чтобы навсегда вытравить его из памяти народа.

* * *

25 ноября 1774 года Салават Юлаев с группой своих ближайших сподвижников был захвачен “сильной партией” из корпуса генерала-майора Фреймана и отрядом верных властям мишарских старшин в лесах Каратау (ныне Салаватский район РБ). В это время Юлай Азналин принёс по­винную коллежскому советнику И.Л.Тимашеву и был взят под стражу. В январе 1775 года Сала­вата доставили в Казань, где по распоряжению губернатора он содержался в остроге, а затем был передан Казанской секретной комиссии. 4 февраля в комиссию привезли Юлая Азналина. По рас­поряжению императрицы 13 февраля их обоих отконвоировали в Москву в отделение Тайной экс­педиции Сената — центрального органа политического и уголовного сыска в стране. Следствие над Салаватом и Юлаем вели генерал-прокурор Сената А.А.Вяземский, московский генерал-губернатор М.Н.Волконский и обер-секретарь Тайной экспедиции С.И.Шешковский. По приговору (определе­нию) Тайной экспедиции от 16 марта Салават был приговорён к тяжкому телесному наказанию и пожизненной ссылке на каторгу. В то же время с разрешения императрицы Екатерины II, утвер­дившей приговор, Салават и Юлай Азналин отсылались в Оренбургскую губернию для продолже­ния следствия. Эту юридическую акцию в отношении Салавата следует рассматривать как полити­ческое мероприятие властей — им нужно было показать народным массам, что возмездие неотвра­тимо.

По результатам следствия, проведённого Уфимской провинциальной канцелярией в мае—ию­не, 15 июля оренбургский губернатор вынес окончательный приговор Салавату и Юлаю Азнали­ну. Царизм жестоко расправлялся с повстанцами: Салават и Юлай были подвергнуты тяжким те­лесным наказаниям — по 175 ударов кнутом “в местах совершённого преступления”, им вырвали ноздри, поставили клейма на лицах. В начале октября 1775 года Салавата и Юлая отправили на пожизненную каторгу.

Четверть века провёл Салават Юлаев на чужбине, в далёкой Эстляндской губернии, в малень­ком приморском городке Балтийский Порт, бывшей крепости Рогервик. Поддержкой ему в тяжё­лой жизни невольника служило общение с другими сосланными сюда предводителями Пугачёвско­го движения, людьми смелыми, решительными, инициативными, поднявшими народ на борьбу за социальную справедливость, “вечную и всякую вольность”, “спокойную жизнь, коя до века про­должатца будет”.

В Балтийский Порт было сослано 12 пугачёвцев. 31 января 1775 года сюда доставили четве­рых яицких казаков: секретаря повстанческой Военной коллегии М.Д.Горшкова, думного дьяка коллегии И.Я.Почиталина, полковника И.И.Ульянова, одного из первых сторонников Пугачёва Д.К.Караваева. Вместе с казаками привезли мишарского сотника Уфимской провинции Канзафа­ра Усаева, главного полковника повстанцев. В марте ряды бывших повстанцев пополнились бег­лым костромским дворянином И.С.Аристовым, командиром повстанческого отряда, действовавше­го в Поволжье, участником захвата Казани 12 июля 1774 года. 2 июля 1775 года в Балтийский Порт привезли ещё четверых видных участников народного движения в Сибирской губернии: кре­стьянина С.А.Новгородова, атамана, командовавшего 5-тысячным “корпусом”; крестьян Я.Ощеп­кова и Е.И.Тюленева, дьячка Т.Бурцева, служивших повстанческими есаулами. По делу о Пуга­чёве и его сподвижниках проходил и ржевский купец А.Т.Долгополов, авантюрист, выдававший себя за посланца царевича Павла Петровича к отцу “Петру III” — Е.И.Пугачёву; его выслали в Балтийский Порт в январе 1775 года. Последними 29 ноября к ссыльным пугачёвцам присоедини­лись Салават и Юлай Азналин.

К сожалению, мы ещё очень мало знаем о жизни Салавата и других пугачёвцев на каторге. Строительство порта для военных и гражданских судов с крепостью, молом между полуостровом Пакерорт и островами Рогге, начатое по указу Петра I в 1718 году, велось медленно, с перерыва­ми, а в 1768 году было временно прекращено. В начале 70-х гг. вновь начались работы по укреп­лению гавани, и к концу века она могла вместить до 45 судов. В уездном городе Балтийский Порт были выстроены здания административных учреждений, школа, церкви, провиантские склады. Нет сомнений, что как раз на этих работах использовали труд ссыльных каторжников. Тяжёлая работа в карьерах по выламыванию бута и на стройках, нечеловеческие условия каторжного посе­ления, голод и эпидемии вели к высокой смертности среди ссыльных. Дольше всех рядом с Сала­ватом оставались Канзафар Усаев, Почиталин, Тюленев, Долгополов и отец. Они были живы ещё летом 1797 года. По спискам на май 1800 года, в крепости числилось два пугачёвца — Салават и Канзафар. 26 сентября 1800 года в возрасте 46 лет ушёл из жизни Салават Юлаев. На четыре го­да его пережил Канзафар.

Вся жизнь и деятельность Салавата Юлаева, овеянные мечтой человека о свободе и благоден­ствии, — результат его воли и сознания. Творческий ум, смелый дух, чуткое к несправедливости сердце не могли не откликнуться на желание народа жить по закону социальной справедливости и человеческой солидарности. То обстоятельство, что воздействие политических, социальных, эко­номических сил, определявших жизнь феодального общества, помешать которым и предотвратить действие которых не могли никакие насильственные средства, обрекало подобную программу на неудачу, не умаляет благородства высоких устремлений Салавата и его сподвижников. Подвиг, со­вершённый под стягами борьбы за народную волю и народное счастье, бессмертен.

 

И.М.Гвоздикова,

кандидат исторических наук

 

Дата публикации: 01.10.2019
Дата последнего обновления публикации: 06.10.2021