САЛАВАТ ЮЛАЕВ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ
17 сентября 1773 года донской казак Емельян Иванович Пугачёв, выдававший себя за российского императора Петра III, поднял и возглавил крупнейшее в истории России антикрепостническое народное восстание. В отечественной историографии оно получило названия “Крестьянская война 1773—75 гг.”, “Восстание 1773—75 гг. под предводительством Е.И.Пугачёва”, “Пугачёвское движение” и др. Восстание охватило обширную территорию на юго-востоке страны (Оренбургскую, Казанскую, Сибирскую, Нижегородскую, Воронежскую, Астраханскую губернии), где проживало до 2,9 млн. жителей мужского пола, в основной своей массе состоявших из крестьян и военно-служилых людей. Очагом повстанческого движения, регионом, где разворачивались основные события и в течение двух лет пугачёвские отряды сражались “за землю и волю”, стал Южный Урал, территория Башкортостана.
Восстание характеризовалось единовременностью выступлений повстанцев, широким охватом социальных сил, многонациональным и разноконфессиональным составом участников, общностью выдвигаемых требований, длительностью борьбы, многочисленностью и определённой согласованностью в действиях повстанческих отрядов. Население страны фактически распалось на два враждующих лагеря: правительственный и повстанческий. Создаваемые на значительных территориях относительно устойчивые повстанческие центры (штабы), органы управления вносили определённые начала организации в народную борьбу, способствуя, до известной степени, преодолению разрозненности и разобщённости действий восставших. Крестьянская война, ставшая настоящей войной между правительственной армией и повстанческим войском, длилась до осени 1775 года и потрясла державу, как ничто и никогда её не потрясало. Восстание вылилось в гражданскую войну; первый историк народного возмущения великий русский поэт А.С.Пушкин, заключая свой труд “История Пугачёва”, писал: “Весь чёрный народ был за Пугачёва. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачёв и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противуположны” [Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Т.9, кн.1. М., 1995. С.375].
В основе выступления народных масс лежало сложное переплетение социально-экономических, национальных и религиозных причин. А его повод следует искать в царистских лозунгах Пугачёва. “Наивный монархизм” российского крестьянства и казачества был связан с народными представлениями о справедливости и законности. Поддержка зависимым населением края новоявленного “Петра III” была обусловлена прежде всего тем, что он призывал выступать против “бояр” — феодалов и чиновников, изменивших “законному” государю и подвергавших насилию его “верноподданных” [Документы ставки Е.И.Пугачёва, повстанческих властей и учреждений: 1773—1774 гг. М., 1975. С.23—54]. Через эти лозунги шло осознание повстанцами законности вооружённого выступления против помещиков, заводчиков, чиновников административно-управленческого аппарата феодально-крепостнического государства. Манифесты и воззвания Пугачёва и его ближайших сподвижников — Ивана Зарубина, Кинзи Арсланова, Ивана Белобородова, Салавата Юлаева и других — сулили осуществление вековечных чаяний трудового народа (независимо от происхождения и веры) быть хозяином на собственной земле, соответствовали их идеалам сословного равенства и выборной власти. Декларирование в этих документах свободы вероисповедания вселяло надежду на духовное освобождение. Все эти лозунги оказывали мощное воздействие на массовое сознание, вовлекали народ в восстание.
Приняв царский титул, Пугачёв своими пожалованиями народу как бы брал на себя роль защитника его социальных, экономических и духовных интересов. Большинство повстанцев — православные и мусульмане, раскольники и язычники — пребывало в полной уверенности, что служит “подлинному” государю. Так, в обращениях к “Петру III” — Е.И.Пугачёву и при упоминании о нём в тюркоязычных документах повстанцев приводилось его пышное титулование: “светлейший и величайший император стран, государь наш”. Это свидетельствовало не только о признании “инородцами” “российского царя”, но и о том, что участвовавшие в антикрепостническом движении тюркоязычные народы стремились не к национальному или религиозному обособлению, а боролись за социальную справедливость, олицетворением которой стал новоявленный “царь Пётр Фёдорович” [Усманов М.А. Предисловие //Воззвания и переписка вожаков Пугачёвского движения в Поволжье и Приуралье: Сборник документов. Казань, 1988. С.8—17].
Можно много и долго говорить о столкновении разрушительного и созидательного начал в крестьянских восстаниях эпохи феодализма. Предводители народного движения весьма смутно представляли будущее социальное устройство страны. Судя по содержанию манифестов Пугачёва и некоторым его высказываниям, мыслилось создать государственный аппарат на демократических принципах казацкого самоуправления — наиболее разумного, с его точки зрения, жизнеустройства общества — во главе со справедливым и милостивым к народу монархом. Будущая Россия виделась предводителям народного движения как государство, в котором каждый мог получить “прописанную вольность и свободу”, “возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет” [Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е.И.Пугачёва: Источниковедческое исследование. М., 1980. С.264,265]. И они призывали трудовые массы к искоренению дворянства, устранению старой администрации, предлагали ответить на силу силой, на жестокость — жестокостью. События Пугачёвского восстания исполнены драматизма, боли, отчаяния. В мощном потоке народного гнева были и разбои, и грабежи. Решение проблемы социального равенства восставшие и их предводители видели в физической расправе с помещиками, заводчиками, гражданскими и военными чиновниками и другими власть имущими.
Пугачёв и его сподвижники твёрдо рассчитывали на поддержку башкир, так как знали и учитывали их недовольство колонизаторской политикой самодержавия, ненависть к царской администрации, на борьбу с которой они не раз поднимались с оружием в руках. Башкиры стойко отстаивали своё право на вотчинное владение землями, свободу вероисповедания. Они были недовольны усилением повинностей в 3-й четверти 18 в. (несение пограничной службы в новом районе — на Сибирской линии; участие в Семилетней войне 1756—63 гг., в погоне за калмыками, откочевавшими в 1771 году с низовий Волги на свою историческую родину в Китай, и в военных действиях против польских конфедератов в 1772—73 гг.; резкое увеличение объёмов подводной и почтовой повинностей в связи с развитием внутригубернских и транзитных связей и др.), а также ограничением свобод и привилегий во всех сферах социальной, экономической и духовной жизни. Осенью 1773 года, говоря пушкинскими словами, “вся Башкирия восстала”. Впервые башкиры отстаивали свои права и свободу в одном ряду с казаками и многонациональным крестьянством Урало-Поволжья. 10 ноября 1773 года Салават Юлаев присоединился к повстанцам, 25 ноября 1774 года он был предательски захвачен в плен. Всего один год шёл Салават под стягами Крестьянской войны. Но этот год стал вершиной его жизни: за короткое, по историческим меркам, время сложился народный герой, вождь, носитель идеалов народа.
В чине полковника, затем и бригадира Салават Юлаев осуществлял руководство ключевыми событиями восстания: формировал повстанческие отряды, сражался с правительственными войсками, осаждал и брал крепости и селения, создавал новые административные учреждения в захваченных повстанцами районах. Имеются документы, свидетельствующие о личном участии Салавата Юлаева в более чем двадцати сражениях. Сохранились документы и о его правовой деятельности.
Вот вехи его жизненного пути.
Салават родился в 1754 году в д.Текеево (вырос в д.Юлаево) Шайтан-Кудейской волости Сибирской дороги (Уфимская провинция Оренбургской губернии; ныне Салаватский район РБ). Год рождения установлен с его собственных слов: на допросе в Тайной экспедиции Сената в Москве 25 февраля 1775 года Салават сказал, что “от роду ему двадцать первой год” [Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии: Сборник документов. Уфа, 1975. С.300]. Условно день рождения Салавата Юлаева отмечается в середине года — 16 июня. Его отец, сотник Юлай Азналин, в 1765 году стал старшиной волости. В 1771 — начале 1773 гг. Юлай Азналин участвовал в военных действиях на территории Казахстана по удержанию калмыков, затем в Польше — против выступления сторонников Барской конфедерации. За боевые успехи в польском походе он получил специальную награду — малое знамя. Юлай Азналин был широко известен в Башкортостане своей честностью и неподкупностью, снискал уважение, защищая интересы башкирского народа перед губернской администрацией, заводчиками, помещиками. Не раз он отстаивал права рядовых башкир, притесняемых старшинами и сотниками, предавшими интересы своего народа. Во время отсутствия отца Салават исполнял обязанности волостного старшины. Он воспитывался в атмосфере любви к родине, с малых лет ему прививалось чувство национального достоинства. В октябре 1773 года Юлай вручил сыну своё воинское знамя.
Становление и развитие духовного мира Салавата шло по пути усвоения социального опыта, зафиксированного в материальной и духовной культуре родного народа, опыта активной деятельности отца и, несомненно, на основе собственных наблюдений. На примере построенного на землях его волости Симского железоделательного завода он видел все отрицательные последствия начавшейся в середине 18 в. интенсивной заводской колонизации Башкортостана: обман и подкупы заводчиков, административное принуждение башкир-вотчинников к заключению сделок о сдаче в долговременное оброчное владение или продаже земель; вырубка и выжигание лесов, распашка пастбищ, наносившие значительный ущерб хозяйству башкир. Даже на допросе в Москве Салават не преминул подчеркнуть, что Симский завод построен “на земле отца его”, земле их предков.
Салават был свидетелем жестоких условий жизни русских крепостных крестьян, составлявших основную часть работных людей Симского и близлежащих Усть-Катавского, Юрюзанского и Катав-Ивановского заводов. Принудительный труд, практически невыполнимые урочные нормы на производстве, гнёт и насилие со стороны заводчиков и управительских контор не могли не вызывать у него ненависти к крепостническим порядкам и сочувствия к работным людям. Поступки и рассказы отца, полная лишений жизнь башкир и русских крестьян заставляли юношу всерьёз задуматься о несправедливости окружающей его действительности.
Салават был грамотным, знал старотюркский язык (т.н. тюрки Урало-Поволжья). Документальных свидетельств о том, где он получил образование, не сохранилось. Отец мог отправить его в ближайший мектеб (начальная школа), затем в одно из медресе (школа повышенного типа) или пригласить к себе в волость учителей-абызов. Владение письменным языком давало возможность знакомиться с книгами духовно-назидательного и светского содержания, изучать государственноправовые документы, определявшие статус отдельных групп населения края. Многие законодательные акты — Соборное уложение 1649 года, Берг-привилегия, наказ Екатерины II 1767 года Уложенной комиссии, некоторые императорские и сенатские манифесты и указы — были переведены на тюрки (по терминологии того времени, “на татарский язык” или “татарский диалект”). Неграмотный Юлай Азналин особенно остро осознал необходимость знания законов во время тяжбы с заводчиками.
Когда началась Крестьянская война, Салават в составе взбунтовавшегося сводного башкиромишарского отряда из 1200 человек, предназначенного властями для использования в операциях против войска Е.И.Пугачёва под Оренбургом, перешёл 10 ноября 1773 года на сторону повстанцев. Этому решению способствовала усиленная агитация пугачёвцев, проводившаяся в башкирских отрядах, собранных на Стерлитамакской (Ашкадарской) пристани. В отряды подбрасывали указы с пожалованиями от “императора Петра Фёдоровича” — Е.И.Пугачёва и воззвания главного полковника Кинзи Арсланова. Определённую роль сыграло и известие о поражении в боях с пугачёвцами 7—9 ноября у д.Юзеево корпуса генерал-майора В.А.Кара, направленного императрицей на подавление восстания. Башкирская конница, стоявшая тогда в 30 верстах от места боёв, не оказала помощи правительственным войскам и вместе с пугачёвским отрядом ушла под Оренбург. В Бердском повстанческом центре под Оренбургом 12 ноября Салават был представлен “императору Петру Фёдоровичу” — Е.И.Пугачёву, а затем Кинзя Арсланов, член Секретной думы Пугачёва, несомненно, ознакомил прибывших с именными указами “императора”, в которых тот жаловал башкир землями и водами, денежным и хлебным “довольствием”, а также “верою и законом вашим”. В этих указах от 1 и 14 октября впервые была изложена версия о новом явлении “Петра III” своим подданным и содержались призывы поддержать “истинного царя”. Видимо, Салават разделял веру подавляющего большинства восставших в подлинность императора. (В народном сознании “подлинным” являлся монарх, который был наследным, законным.) Известно, что походная канцелярия полковника Салавата Юлаева в своей агитационной деятельности уделяла значительное внимание доказательству подлинности “Петра III” — Е.И.Пугачёва. Так, в ставке Салавата под Кунгуром, в с.Старый Посад, башкиры объявляли русским крестьянам, что “подлинно государь Пётр Третий император, а не злодей Пугачёв, восходит по-прежнему на царство”. При этом они поясняли, что император вернулся из скитаний по стране, чтобы избавить народ от “разорения и тягости... бояр и заводчиков” [Пугачёвщина. В 3 т. Т.2: Из следственных материалов и официальной переписки. М.; Л., 1929. С.346]. Указы Салавата оформлялись как указы “его и.в. государя императора Петра Фёдоровича”, а наставления, увещевания, ордера — как документы “от армии его и.в.”. На допросе в Москве Салават заявил, что видел в Пугачёве “истиннаго российскаго государя”. И к этому добавил, что, хотя и слышал о том, что Пугачёв “ложно имя государское на себя принял..., но не думал, чтоб та была правда” [Крестьянская война... С.302].
Находясь в Бердском повстанческом центре (12 ноября — середина декабря), Салават в составе Главного повстанческого войска участвовал в боях с командами, выступавшими из осаждённого Оренбурга, и был ранен. 28—29 ноября он, вероятно, находился в составе 2-тысячного отряда Пугачёва, который разбил тобольскую команду секунд-майора Е.Заева и захватил Ильинскую крепость. За проявленные смелость и отвагу “Пётр III” — Е.И.Пугачёв пожаловал Салавата Юлаева чином полковника. В Бердском центре Салават не только проявил свои боевые способности, но и приобрёл опыт, помогавший ему в последующей деятельности. Сама обстановка многолюдного и многонационального лагеря, общение с предводителями народного движения оказали огромное воздействие на сознание Салавата, характер и направленность всех его поступков. Из Бердской слободы он уезжал уже как один из самых надёжных соратников Пугачёва.
Во второй половине декабря 1773 — начале января 1774 гг. Салават выступает в роли организатора повстанческого движения в северо-восточной части Башкортостана — на Сибирской дороге, где, действуя в качестве эмиссара Пугачёва, он сформировал конный отряд численностью в 800 человек. В состав его первого отряда вошли башкиры, марийцы, мишари, татары, чуваши.
С середины января по март Салават — один из главных предводителей повстанческого движения в Пермской провинции и прилегающих районах Уфимской провинции, в районе Красноуфимска, Кунгура, Осы, Сарапула, в к-рое влились значительные повстанческие отряды, сформированные на территории Башкортостана. Он становится крупным администратором и военачальником.
В январе 1774 года уже 4-тысячный отряд — “армия его величества государя императора Петра Фёдоровича” под командованием Салавата Юлаева, состоявшая из башкир, оренбургских казаков, государственных крестьян разных национальностей, русских заводских людей, — участвовал в ожесточённом штурме Кунгура, административного центра Западного Урала. Следуя предписаниям “Петра Фёдоровича” о мирных переговорах с властями осаждённых городов и крепостей, Салават вместе с другими атаманами отправил в Кунгур два увещевания о добровольной сдаче города и лишь затем принял решение идти на штурм. Повстанцы не сумели реализовать свои дерзкие планы. Во-первых, они, конники и лучники, не умели штурмовать укреплённые крепости; во-вторых, им не хватало артиллерии, боеприпасов и обученных артиллеристов; в-третьих, у повстанцев было мало опытных командиров. Подоспевшие на помощь осаждённым правительственные команды оттеснили их от стен города. Но Красноуфимско-Кунгурский район ещё долго оставался под влиянием и контролем Салавата и его сподвижников. Тяжело раненный под Кунгуром Салават, едва залечив рану, в феврале и марте сражался в районе Красноуфимска и Сарапула. С 19 февраля по 17 марта его отряды по меньшей мере 5 раз вступали в бои с деташементами подполковников А.Ф.Обернибесова и А.В.Папава, секунд-майора Д.О.Гагрина и местными командами.
В апреле Салават Юлаев возвратился в Башкортостан, ставший основной ареной боевых действий на втором этапе восстания, и принялся энергично, “неусыпно”, по словам царских чиновников, комплектовать отряды для пополнения Главного войска Пугачёва, продвигавшегося к Магнитной крепости. Он поддерживал постоянную связь и с повстанцами Осинской и Казанской дорог, направлял туда команды во главе с опытными военачальниками. Конница Салавата насчитывала не менее 4 тысяч человек. Этими силами он храбро противодействовал движению деташемента подполковника И.И.Михельсона, одного из наиболее опытных царских офицеров. В трёх сражениях — 6, 8 и 31 мая — Салават лицом к лицу встретился с Михельсоном. Мужество и стойкость повстанцев вызывали удивление и невольное уважение противника. Михельсон признавался, что ему пришлось иметь дело с неустрашимым и искусным повстанческим командиром, отважившимся вступать в открытое сражение, нападать и наступать на хорошо вооружённую, более того — хорошо обученную армейскую часть [Крестьянская война... С.140].
Замечательными по тактическому плану и силе сопротивления регулярным войскам были сражения повстанцев, развернувшиеся у р.Ай 3 и 5 июня 1774 г. после присоединения к Пугачёву Салавата с 3-тысячной конницей. 3 июня сражение длилось около трёх часов; “происходила великая ружейная и пушечная пальба”, и Михельсон подсчитал, что у повстанцев было “до 3 тысяч человек, кроме человек до трёхсот русских, все башкирцы”. 5 июня повстанцы вновь напали на Михельсона. Башкиры, как докладывал по инстанции подполковник, “выбежав со сторон, всеми силами, обще з... Пугачёвым, меня атаковали”, и бой шёл “немалое время” [Крестьянская война... С.171—173, 184—186]. Михельсон, как всегда, доложил своему главнокомандующему, что разбил повстанцев. Но Пугачёв на последнем перед казнью допросе показал, что как он “не мог сломить... Михельсона”, так и тот “также его не разбил”, и они “разошлись” [Емельян Пугачёв на следствии: Сборник документов и материалов. М., 1997. С.197]. 5 июня “Пётр III” — Е.И.Пугачёв присвоил Салавату чин бригадира. Тогда же Юлай Азналин, уже имевший звание повстанческого полковника, был назначен Пугачёвым главным атаманом для ведения гражданских дел на Сибирской дороге.
10 июня Главное повстанческое войско прошло через Красноуфимск, а 11 под Ачитской крепостью вступило в бой с кунгурской командой подполковника А.В.Папава, вынудив её к отступлению. Из-под Ачитской крепости, как вспоминал на допросе Пугачёв, авангардные отряды Салавата и Ивана Белобородова он послал к Осе “наперёд — беспокоить город” [Емельян Пугачёв на следствии... С.98,99]. 14 июня, как подсчитал позже воевода Осы, “толпа тысяч до двенадцати башкирцев и русских под предводительством злодейских полковников Белобородова и Салавата Юлаева, опступили всё жительство”. Через четыре дня к крепости подошёл и сам Пугачёв. Бой за город был жестоким и длился трое суток. В боях под Осой Салават вновь был тяжело ранен. 21 июня гарнизон крепости, опасаясь полного разрушения, капитулировал. Через день Главное повстанческое войско переправилось на правый берег Камы и двинулось на Казань [Гвоздикова И.М. Салават Юлаев: Исследование документальных источников. Уфа, 2004].
Своего башкирского бригадира Пугачёв отправил в Уфимскую провинцию, где тот возглавил повстанческое движение. Салават формировал отряды и посылал их на помощь пугачёвцам, действовавшим в разных частях края, контролировал Красноуфимско-Кунгурский район и стратегически важную дорогу Уфа—Екатеринбург, а сам стоял на северных подступах к Уфе. Как свидетельствуют документы, Салавата прославили в восстании дела “столь громкие, что имя его, Салавата, в тамошних местах везде слышно было” [Крестьянская война... С.307].
В начале августа Салават Юлаев двинулся на взятие Уфы, административного центра огромной провинции. Поход, как видно, был тщательно обдуман и подготовлен. Салават предполагал окружить город со всех сторон, согласовав осаду с несколькими повстанческими отрядами. К Уфе шли по меньшей мере семь кавалерийских колонн. Но случилось то, что обычно и случалось при народных восстаниях: наступавшие повстанческие отряды, не имея друг с другом постоянной связи, были разбиты поодиночке командами регулярных войск и отрядами верных властям старшин.
С августа по ноябрь основным районом боевой деятельности Салавата становится северная и северо-восточная часть Башкортостана от берегов Камы до Катавских заводов. На подавление повстанцев были направлены воинские части генерал-поручика И.А.Деколонга, генерал-майора Ф.Ю.Фреймана, полковников А.Я.Якубовича, П.А.Шепелева, подполковников И.К.Рылеева, Н.Я.Аршеневского и др. Командующий войсками генерал-аншеф П.И.Панин требовал от башкир сложить оружие и “в знак своего истиннаго покаяния и подданического повиновения” выдать Салавата и его отца Юлая Азналина “ближайшему из подчинённых мне войск военноначальнику”. Но боевой клятвой Салавата и его сподвижников стали слова: “Чтоб им до самой их погибели находиться в беспокойствии и не покоряться”. В начале сентября в междуречье Белой и Буя отряды Салавата и его сподвижников вели бои против команды премьер-майора И.Г.Штерича, посланного в этот район А.Я.Якубовичем. 18 и 22 сентября к северу от Уфы, у дд. Тимошкино и Нуркино, объединённые повстанческие отряды под командой Салавата сражались с воинскими командами подполковника Рылеева. Свой последний бой Салават Юлаев дал 20 ноября под осаждённым им Катав-Ивановским заводом. Он первым “дерзко атаковал отряд” — деташемент подполковника И.К.Рылеева, посланный генерал-майором Ф.Ю.Фрейманом, — “как только его заметили. При отходе мятежники прикрывались пушками, но были полностью разбиты” [Гвоздикова И.М. Салават Юлаев... С.183—195]. Даже последний бой Салавата Юлаева оценён как смелый, неожиданный для неприятеля и, главное, тактически продуманный. Следует отметить, что оценку боевым действиям и воинскому умению повстанческого полководца давали многоопытные армейские офицеры, знавшие, что такое война, какова роль военачальника в тактических расчётах и боевых действиях. Все командиры воинских частей, с которыми вступал в бои Салават, — подполковники Михельсон, Обернибесов, Папав и Рылеев, секунд-майоры Гагрин и Штерич — были участниками Семилетней войны 1756—63 гг. Четверо, кроме Обернибесова и Штерича, в разное время находились в рядах русского экспедиционного корпуса, действовавшего против польских конфедератов (1768—72 гг.). Михельсон, Папав и Штерич сражались на фронтах первой русско-турецкой войны 1768—74 гг.
Воинским познаниям царских офицеров и выучке регулярных армейских частей Салават противопоставил своё мужество, отвагу, находчивость, соединённые с усвоенным с детства опытом “военных упражнений” отцов и дедов. Войско Салавата Юлаева имело военную структуру по типу иррегулярных казачьих войск. Командование отдельными частями осуществляли походные атаманы, старшины, сотники, есаулы. Сохранился замечательный документ — наставление Салавата и бригадира И.С.Кузнецова атаману работных людей Юговского завода Г.Т.Ситникову, содержание которого во многом раскрывает представления Салавата об организации вооружённых сил восставших. Во-первых, в “казаки” они велели брать “доброконных, с пристойным оружием” и, что особенно важно, людей “добронадёжных”, т.е. преданных интересам повстанцев. Во-вторых, наставление требовало поддерживать в отрядах воинский порядок и дисциплину: точно и быстро выполнять приказы командиров, регулярно информировать военачальников о состоянии войск “по достоверным известиям, без подлога”, поддерживать отряды в боевой готовности, чтоб “по случающейся экстронадобности были в готовности”. В специальном пункте наставления говорится о недопустимости грабежей населения. Уличённых в захвате “у разных обывателей скота и разного екипажа з денажною казною” велено было направлять к Салавату для отсылки на суд к императору “Петру III” — Е.И.Пугачёву [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.251,252]. Салават сумел преодолеть национальные и религиозные трения, возникавшие в повстанческих районах, и создать крупные отряды. В их составе были люди разных национальностей и социального положения. Основную часть конницы составляли башкиры, в ней служили также оренбургские казаки, мишари, а также работные люди Ашапского, Бымовского, Суксунского, Шермяитского и Юговского (П.И.Осокина) заводов Пермской провинции; Катав-Ивановского, Саранинского, Симского, Усть-Катавского и других заводов Уфимской провинции. Но основная масса горнозаводских, государственных, дворцовых и помещичьих крестьян этих провинций служила “казаками” в пехоте, зимой — в т.н. “лыжнице”. Они представляли восставшие народы Урала разных национальностей — русских, татар, мишарей, марийцев, чувашей, удмуртов, мордвы — и разных вероисповеданий — православных, раскольников, мусульман, язычников. Командный состав войска — сотников, есаулов, хорунжих — Салават утверждал сам. Судя по двум сохранившимся именным спискам набранных “казаков”, он пытался вести учёт в своих полках. Прослеживается и стремление сохранить под своей командой постоянную военную силу. Основное ядро его отряда с Сибирской дороги пошло со своим командиром в Пермскую провинцию, пополнилось там за счёт местного населения, составив целое войско. Более половины из них затем воевало на территории Уфимской провинции. Большинство показаний повстанцев свидетельствует о том, что они были рядом с Салаватом если не в течение целого года, то, по крайней мере, по несколько месяцев и уходили за ним далеко от родных мест. Но достичь какого-то органического единства отрядов, скоординировать их действия в ходе восстания было невозможно. Повстанцы приходили и уходили из отрядов в зависимости от направления военных действий и своего местожительства.
В войске Салавата были пушки, взятые в крепостях и на заводах. Секунд-майор Д.О.Гагрин, преследовавший отряды Салавата после их неудачи под Кунгуром, 30 января в бою под с.Ординское Пермской провинции отбил 18 чугунных пушек (среди них одна 8-фунтовая и одиннадцать 3-фунтовых на санях). Была потеряна вся артиллерия, собранная Салаватом и его соратниками в Красноуфимско-Кунгурском районе. Но уже 19 февраля в бою с Гагриным под Красноуфимском у Салавата было 8 пушек, присланных атаманом Белобородовым с Уткинских заводов [РГВИА. Ф.20, оп.1, д.1053, л.12,13]. Число орудий в отрядах Салавата менялось, постоянно не хватало снарядов к ним и хороших артиллеристов (канониров). Ручного огнестрельного оружия также было мало. У башкир и оренбургских казаков имелись гладкоствольные ружья среднего калибра (10—12 мм) — “турки” — и такого же калибра пистолеты, в основном восточного производства. Большинство повстанцев имело только холодное оружие: луки, сабли, копья, рогатины и др. Некоторые носили железные кольчуги и латы, сделанные в заводских мастерских, другие, за неимением таковых, обматывались холщовыми полотнищами, пересыпанными золой.
Повстанческое руководство уделяло особое внимание знамёнам с тем, чтобы их “армии” выглядели как войска “императора”. Какие знамёна были у Салавата, неизвестно. Предположительно, к нему перешло восемь синих, красных и алых знамён отрядов полковника Батыркая Иткинина, в начале января 1774 г. действовавших под Кунгуром, а затем присоединившихся к войску Салавата.
Описания боёв против повстанцев в рапортах правительственных военачальников, свидетельства самих пугачёвцев, захваченных в плен, позволяют получить представление о военно-организаторских способностях Салавата Юлаева. Они выражались и в умении руководить большими группами повстанцев, и в использовании особенностей местности при выборе позиции для сражения, и в тактике быстрых налётов и отступлений. Конница Салавата, меняя план по ходу сражения, могла действовать как в рассыпном строю, так и в атаке лавой. Наконец, надо упомянуть, что в отрядах повстанцев были хорошо налажены разведка и караульная служба. В донесениях офицеров регулярных частей содержится оценка как действий повстанцев и полководческих способностей их полковника (“Мы нашли такое супротивление, какого не ожидали”, повстанцы, “не уважая нашу атаку, прямо пошли к нам навстречу” — И.И.Михельсон; “Дерский их прожект столь был зделан с их злодейскими мыслями противу вверенных мне войск вреден, которых я от такого вереломнаго народу нигде не вображал, однако ныне видел в настоящем деле” — И.К.Рылеев), так и тактики — “воинских оборотов” конницы (“Имея за собою в подпоре пехоту и пушки, с места своего тово ж время бросившись, где способно на сторону в беспорятке, кучами, оборачивается назад для заслонения себя пехотным фронтом. Для чего оное никоем образом злодейских обращений точно разведать не можно”; к тому же конница повстанцев “чрез одну ночь вёрст 50 и более перескакать может” — А.В.Папав) [РГАДА. Ф.1239, оп.3, д.56206, л.14; РГВИА. Ф.20, оп.1, д.1236, л.233; Крестьянская война... С.140,231]. Сам командир, названный в рапортах офицеров “славным наездником”, рубился в первых рядах повстанцев. После неудачных боёв с регулярными войсками Салават не отчаивался. Он быстро пополнял свои отряды и вновь шёл в наступление.
Стремление военного командования и гражданских властей выведать намерения Салавата с помощью лазутчиков зачастую было безуспешным и приводило к рождению слухов, явно преувеличивавших численность отрядов и неверно указывавших район их действий. Так, в сентябре Пермская провинциальная канцелярия получила сведение о том, что 3-тысячный отряд Салавата якобы стоит за р.Уфа и вновь угрожает Кунгуру. А уфимский комендант до октября взывал к губернатору с просьбами о присылке дополнительных воинских команд, чтобы защитить Уфу от отрядов Салавата.
О зрелости Салавата Юлаева как предводителя движения свидетельствует и его умение сплачивать в боевое содружество людей разных сословий и национальностей, ставить человека там, где тот более всего нужен. Постоянно заботясь об укреплении боеспособности повстанческого войска, двадцатилетний военачальник назначал командирами частей людей стойких, преданных делу восстания. Так, за воинские заслуги Салават присвоил чин полковника марийцу Изибаю Янбаеву. По рекомендации Салавата Пугачёв дал звание полковника татарину Абдулле Токтарову. Башкирского муллу Якупа Тлеумбетева Салават назначил походным старшиной, оренбургского казака Семёна Шеметова — атаманом. В поступках повстанческого бригадира не было национальной ограниченности. Боевыми товарищами Салавата были отставной солдат Иван Белобородов, крестьянин Иван Васев, казак Иван Кузнецов, мишари Канзафар Усаев и Бахтияр Канкаев, татары Абдулла Токтаров и Ермухаммет Кадырметев. Соратники отвечали ему доверием и верностью. Да и население повстанческих районов выражало свои симпатии и дружеское расположение. Вот как встречали его в Красноуфимске 12 января 1774 года: “Все граждане с немалым к отечеству увеселением учинили армии всей идущей встречу, и наперед верноподданически прислали всее артилерии казаков с огненным оружием, и по встрече приклонили знамёна, и по входе в самой город была для здравия его императорскаго величества ис пушек пальба” [Крестьянская война... С.81].
Важнейшей особенностью Пугачёвского восстания был более высокий, в сравнении с другими народными выступлениями 18 в., уровень сознательности и организованности движения. Заметные начала организации в развернувшуюся стихийную борьбу внесли новые административные органы, учреждённые пугачёвцами: Военная коллегия при Главном повстанческом войске, походные канцелярии пугачёвских военачальников, станичные и мирские избы и др. К этому же ряду относилась походная канцелярия Салавата Юлаева — орган военного и гражданского управления в занятых повстанцами районах Уфимской и Пермской провинций.
В первую очередь его походная канцелярия занималась нуждами восставших. Ей вменялось, говоря текстами документов Крестьянской войны, “приказанное от императора Петра Фёдоровича исполнять”, “увещевать толпу и набирать в службу”, “вооружаться и поступать штурмом” к городам и селениям, “розсылать письма”, “учреждать чины” и т.д. Походная канцелярия много делала для политического обеспечения восстания. Указы Пугачёва, распоряжения Военной коллегии, воззвания, приказы и наставления самого Салавата, распространяемые канцелярией, преследовали цель “народ вящше поколебать”, вовлекать в движение новые и новые слои населения. Жаркое слово, откликавшееся на жизненные чаяния людей, вносило в стихийное движение скрепляющее начало, объединяло и направляло массы. В этих документах наряду с обещанием трудовым массам экономических льгот и вечной воли содержались заявления о свободе вероисповедания.
Принципы веротерпимости, религиозного равноправия всех народов достаточно ярко проявились в деятельности Салавата Юлаева. 13 января 1774 года он утвердил атаманом Красноуфимской казачьей избы пономаря М.И.Попова, сына священника приходской церкви. Вступив со своим отрядом на территорию Пермской провинции, Салават с вниманием отнёсся к духовным потребностям христианского населения края: в сёлах и деревнях церковные службы не прекращались. Это, несомненно, способствовало росту его авторитета. Пугачёвский бригадир И.С.Кузнецов и сам Салават наставляли священников “вседневно служить и для здравия его императорскаго величества и армии его величества молебственное пение чинить” [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.243,250]. Церковнослужители не раз выступали в роли посланников повстанческих командиров на переговорах с властями Кунгура. В первой половине января с их увещеваниями и копиями указов Пугачёва туда отправились священники А.Колесников из с.Степановский острожек, Ф.Иванов из с.Тихоновское, И.Лукин из с.Старый Посад [Материалы для истории Пугачёвского бунта //Пермский сборник. Кн.2. М., 1860. С.13—15]. 19 января в обращениях к администрации осаждённого города Салават и Канзафар Усаев, а через два дня И.С.Кузнецов и Салават выступили в защиту этих священников, которых в Кунгуре “захватывая со изнурением садят в тюрьмы”. Они обвинили власти в несоблюдении правил ведения переговоров. Считая себя равноправной стороной, предводители повстанцев с возмущением писали о нарушении неприкосновенности “посланцев армии всероссийского государя”, к тому же имеющих священнический сан. Они требовали немедленно освободить пленников [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.243,250].
О том, с каким вниманием относился Салават к духовным потребностям верноподданных “Петра III”, свидетельствует его “билет” — удостоверение с разрешением вернуться в старую веру мусульманину Абилю Байдашеву, насильственно крещённому и повёрстанному в оренбургские казаки [Крестьянская война... С.315,317—319].
На стороне повстанцев оказалось низшее христианское и мусульманское духовенство, хорошо знакомое с нуждами и бедами трудового населения. В походной канцелярии Салавата Юлаева в разное время служили муллы Адиль Бигашев и Якуп Тлеумбетев, ставшие затем видными повстанческими командирами. Ближайшим сподвижником Салавата был Канзафар Усаев, бывший прежде муллой. Поддержка восставших церковнослужителями и муллами была важным моментом как для развития народного движения, так и для разрешения противоречий в сознании восставших: между справедливостью борьбы за землю и волю и неминуемыми человеческими жертвами в ходе военных действий и расправы с угнетателями. И что было особо значимо для повстанцев — духовные пастыри могли отпускать самые тяжкие грехи.
Походная канцелярия Салавата Юлаева решала многие мирные вопросы. Люди видели в Салавате полномочного представителя установившейся власти, поэтому шли к нему не только за разрешением социальных и хозяйственных проблем или везли отступников и предателей на суд народного вождя, но и обращались в его канцелярию с исками к старой администрации, с жалобами на царское судопроизводство, с требованиями “законных” прав и пожалований. И Салават Юлаев, действительно, выступал или, по меньшей мере, был вынужден выступать носителем новой законности. Строжайший указ Салавата, принятый перед штурмом Кунгура, в котором повстанцам предписывалось: “егда город Кунгур в плен взят будет, тоб, войдя во оной, никого не рубить”, а горожанам гарантировались мир, порядок, национальная и религиозная терпимость, — не оставляет в том никаких сомнений.
Салават Юлаев выступил в роли наставника нового выборного органа самоуправления в Красноуфимске — станичной избы. В своём постановлении он объявил жителям об устранении воеводы и ликвидации воеводской канцелярии и утвердил выбранных казаками атамана и есаула. Среди качеств, которыми должен обладать руководитель повстанческих учреждений, Салават выделял преданность “службе его императорскому величеству” и необходимость “состояния добраго и трезваго”. Таким он назвал атамана М.И.Попова [Крестьянская война... С.75]. В указах и наставлении станичной избе был обозначен круг деятельности новых властей в области управления, охраны порядка и др. Документы предусматривали широкое привлечение населения к управлению через общинные собрания, взаимную ответственность и контроль властей и граждан освобождённого района. Атаману и есаулу предписывалось “со здешними гражданами поступать добропорядочно: побор, притеснений и налог ни под каким видом никому не чинить, ко взяткам не касаться” [Крестьянская война... С.75—78].
Эти и некоторые другие акты достаточно подробно освещают основные функции новой администрации. Салават Юлаев попытался охватить чуть ли не все стороны созидательной деятельности властей. Во главу угла ставились цели восстания, а властям вменялось в обязанность “до последней капли крови охранить и оборонять” завоёванные позиции. Исходя из основной цели формулировались военные и военно-организационные задачи: администрации предписывалось продолжать комплектование повстанческих подразделений, держать команды в боевой готовности, заботиться об отпускниках, следить за поведением представителей старой администрации и т.д. Особые разделы документов, вышедших из канцелярии Салавата Юлаева, составляли финансово-экономические предписания: учёт общественных доходов и расходов, контроль за торговлей, устройство почтовой связи, выплата жалованья и квартирных денег служащим, обеспечение неимущих и др. Красноуфимская станичная изба просуществовала всего лишь около полутора месяцев, но и за это короткое время она смогла внести определённый порядок в повстанческое движение.
Следует подчеркнуть, что Салават не отрицал норм законодательства, права вообще, но заявлял себя сторонником справедливого правопорядка для всех категорий населения. Предводители восставших сознавали своё право строить новую, народную власть и представлять её на всех уровнях отношений с царской администрацией и командованием правительственных войск. “Чаянную дерзость” усмотрел командующий войсками генерал-аншеф А.И.Бибиков в обращении пугачёвских атаманов И.С.Кузнецова, Салавата Юлаева и их соратников 20 января 1774 г. к властям Кунгура с предложением добровольно сдать город. Документ был даже передан самой Екатерине II. Поражало то, что повстанцы заявили себя суверенной стороной в вооружённом противостоянии сил. Показателен факт: Салават и Кузнецов обвинили кунгурские власти и командиров воинских частей, засевших в крепости, в несоблюдении общепринятых правил ведения переговоров между неприятельскими армиями, в нарушении неприкосновенности посланцев “армии его императорского величества”, т.е. Пугачёва, тогда как издревле “...все монархи или, паче сказать, всякое державство посылают... друг ко другу посланников”, и никакой “владетель или город” не в праве их задерживать [Крестьянская война... С.82—85].
В задачи походной канцелярии Салавата входило и взаимодействие с выборными властями присоединившихся к восстанию заводов. Сохранились сведения о поддержке башкирского полковника в январе 1774 года атаманами Юговского и Суксунского заводов, в марте — начале мая — Симского, Катав-Ивановского и Саткинского. Они не только передали на нужды восстания взятые на заводах артиллерию, оружие, рабочие инструменты, продовольствие, деньги для выплаты жалованья повстанцам, но и пополнили войско Салавата мастеровыми и работными людьми. Особым доверием Салавата пользовались атаман Юговского завода Г.Т.Ситников, которому он и Кузнецов поручили “набор казатского российскаго войска казаков”, и атаман Катав-Ивановского завода С.Башин. В начале мая Башин с отрядом из 250 работных людей шёл на помощь Салавату, но 9 мая катавцы были разбиты деташементом подполковника И.И.Михельсона. Атамана захватили в плен и по приказу подполковника казнили [Крестьянская война... С.144,145; Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.251,252]. Симский и Саткинский заводы в марте—мае служили базами для временного размещения походных канцелярий и отрядов Салавата и Ивана Белобородова.
Пугачёв и его сподвижники с самого начала восстания придавали исключительное значение заводам и как резерву людской силы, необходимой для пополнения войска, и как материальной базе восстания. В октябре 1773 — январе 1774 гг. работные люди всех 39 металлургических заводов Оренбургской губернии присоединились к Пугачёвскому движению и, по заключению правительственных следственных комиссий, из других категорий крестьянства они были “к самозванцу усерднее”. В апреле—мае, в обстановке мощного наступления правительственных войск и ряда крупных военных неудач восставших, Пугачёв принял решение об уничтожении южноуральских заводов, служивших опорой команд, преследовавших повстанцев. Получив указ о сожжении заводских построек на территории Сибирской дороги, Салават и его отец 23 мая подожгли Симский завод, предварительно выведя основную массу населения.
Давая оценку этому факту, следует учитывать, что Салават выполнял повеление “императора Петра Фёдоровича”, в подлинность которого верил. В то же время он ни на миг не забывал, что “император” своими указами жаловал башкир, “во-первых, даже до последка землями, водами, лесами...” [Документы ставки Е.И.Пугачёва... С.27]. А все заводы были построены на башкирских вотчинных землях, скупленных заводчиками за бесценок или взятых в оброк путём прямого обмана. Возможность возвращения своих земель башкиры видели только через уничтожение заводов. Наконец, нельзя забывать о том, что и Пугачёв, и Салават — дети своего времени, со своими правовыми и нравственными убеждениями, своим пониманием и ценностным отношением к положению разных групп населения. Скорее всего, ни Пугачёв, ни его соратники не задумывались об экономике страны, значении металлургических предприятий и обеспечении их действия. Безусловно, они сочувствовали работным людям, подвергавшимся жестокой эксплуатации на заводах. Перед поджогом заводских строений пугачёвцы выводили всех жителей. Салават и его отец отказались от поджога Катав-Ивановского завода, где находилось более 2200 работных людей, т.к. это привело бы к большим человеческим жертвам.
К концу октября положение повстанцев на Южном Урале стало критическим. Восстание на правом берегу Волги к тому времени было уже подавлено, Пугачёв схвачен. Правительство получило возможность перебросить в Башкортостан дополнительные воинские силы. Трудности борьбы усугублялись тем, что большинство башкирских и мишарских старшин перешло на сторону правительства, стремясь загладить вину перед царизмом за своё участие в восстании на первых его этапах, многие из них вызвались оказать помощь в поимке Салавата. 29 октября глава секретных комиссий генерал-майор П.С.Потёмкин обратился лично к Салавату с увещеванием. “Покайся, познай вину свою и приди с повиновением”, — писал Потёмкин, обещая “тотчас прощение” [Крестьянская война... С.248]. Но Салават продолжал бороться до конца. 20 ноября, за пять дней до ареста, у стен Катав-Ивановского завода Салават провёл свою последнюю боевую операцию.
Сохранившиеся исторические источники позволяют говорить о Салавате Юлаеве как о крупном военачальнике народной армии и организаторе повстанческой власти на захваченных территориях. Он твёрдо и последовательно шёл по избранному пути. Здесь проявились его воля и мужество, вера в справедливость народной войны.
И в личном плане Салават был человеком неординарным. Описаний его внешности и физических данных не сохранилось. В именной описи, составленной 2 октября 1775 года в Уфимской провинциальной канцелярии, указано, что рост Салавата — 2 аршина 4,5 вершка (приблизительно 162—164 см), волосы и глаза чёрного цвета. Такого же роста был Емельян Пугачёв, это отмечено в его паспорте от 12 августа 1772 года. (Согласно меркам того времени оба имели средний рост.) По описаниям, “Пётр III” — Е.И.Пугачёв был прекрасным наездником, ежедневно проводил учения своей конницы под Оренбургом [Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пугачёв и пугачёвцы. Л., 1974. С.41,42]. В переписке офицеров регулярных войск Салават также называется “славным наездником”. А маршруты его передвижений за один год боевых действий позволяют говорить о том, что Салават буквально не слезал с коня. Он обладал большой физической силой и выносливостью. Трижды — в сражениях под Оренбургом, Кунгуром и Осой — был тяжело ранен, но с едва зажившими ранами возвращался в строй. На левой щеке остался рубец как след боевой схватки под Оренбургом, а в сентябре 1775 года по приговору оренбургского губернатора генерал-поручика И.А.Рейнсдорпа лицо Салавата было обезображено проставленными на лбу и щеках указными знаками — клеймами “З”, “Б”, “И” (“злодей”, “бунтовщик”, “изменник”) — и вырыванием ноздрей.
Тяжёлых моральных и физических испытаний стоило Салавату следствие, длившееся с 25 ноября 1774 года по 15 июля 1775 года. Оно проходило в обстановке запугивания и пыток — кандалы на руках и ногах, приковывание цепью к тюремной стене, телесные истязания. Но поведение Салавата во время дознания рисует его человеком с сильным характером. Он умел спокойно мыслить и не терял самообладания, вёл себя на допросах мужественно и независимо. Тон его показаний сохраняется даже в переводах толмачей. В течение многих месяцев Салават неукоснительно следовал избранной им тактике отказа от полных правдивых показаний, скрывая свою роль организатора народного движения. Действовавшие тогда нормы права не позволили ему использовать следственно-судебный процесс как трибуну для выражения своих взглядов и требований, но он с честью выдержал состязание со следователями, пытавшимися установить его “злодейства”. Салават признался в участии в боевых действиях против правительственных войск, поджоге завода, но стойко сопротивлялся всем стараниям навязать ему признание в преднамеренном убийстве людей.
Свидетельством высоких этических норм служит отношение Салавата к отцу, своей семье, соратникам. Во время следствия он ни разу не упомянул об участии отца в восстании и взял на себя вину за поджог Симского завода. Салават старался не навредить показаниями и своим бывшим боевым товарищам, называя во время допросов лишь имена погибших или скрывшихся от властей. А в письме им и родственникам из уфимской тюрьмы от 7 мая 1775 года заверял, что никого из своих соратников не выдал. Салават с болью писал об участи собственной семьи. Его жёны и дети были схвачены офицерами регулярных войск в качестве заложников и содержались в Уфе. Салавату удалось узнать, что одна жена с сыном находится под арестом у коменданта полковника С.С.Мясоедова, второй сын — у генерала Ф.Ю.Фреймана. О судьбе других членов семьи он не знал. Салават опасался расправы над ними до вынесения ему приговора (как бы Мясоедов “их не истребил”) и просил родных и друзей прибегнуть к правовой защите семьи: обратиться с прошениями о её освобождении в губернскую канцелярию и в Сенат. Письмо Салавата отражает его убеждённость в обязанности органов государственной власти следовать законам, оберегавшим башкир от крепостничества, — “чтоб государевые рабы у подчинённых во услужении не были” [Крестьянская война... С.321,322; Гвоздикова И.М. Салават Юлаев... С.33—75]. Документальных сведений о том, как сложилась в дальнейшем жизнь членов семьи Салавата, не сохранилось. Как ранее практиковалось властями после подавления башкирских восстаний, жёны и дети Салавата могли быть подвергнуты насильственному крещению и превращены в дворовых людей гражданских чиновников и офицеров. Захват жён и детей был произведен, несомненно, с целью пресечь род Салавата Юлаева, чтобы навсегда вытравить его из памяти народа.
* * *
25 ноября 1774 года Салават Юлаев с группой своих ближайших сподвижников был захвачен “сильной партией” из корпуса генерала-майора Фреймана и отрядом верных властям мишарских старшин в лесах Каратау (ныне Салаватский район РБ). В это время Юлай Азналин принёс повинную коллежскому советнику И.Л.Тимашеву и был взят под стражу. В январе 1775 года Салавата доставили в Казань, где по распоряжению губернатора он содержался в остроге, а затем был передан Казанской секретной комиссии. 4 февраля в комиссию привезли Юлая Азналина. По распоряжению императрицы 13 февраля их обоих отконвоировали в Москву в отделение Тайной экспедиции Сената — центрального органа политического и уголовного сыска в стране. Следствие над Салаватом и Юлаем вели генерал-прокурор Сената А.А.Вяземский, московский генерал-губернатор М.Н.Волконский и обер-секретарь Тайной экспедиции С.И.Шешковский. По приговору (определению) Тайной экспедиции от 16 марта Салават был приговорён к тяжкому телесному наказанию и пожизненной ссылке на каторгу. В то же время с разрешения императрицы Екатерины II, утвердившей приговор, Салават и Юлай Азналин отсылались в Оренбургскую губернию для продолжения следствия. Эту юридическую акцию в отношении Салавата следует рассматривать как политическое мероприятие властей — им нужно было показать народным массам, что возмездие неотвратимо.
По результатам следствия, проведённого Уфимской провинциальной канцелярией в мае—июне, 15 июля оренбургский губернатор вынес окончательный приговор Салавату и Юлаю Азналину. Царизм жестоко расправлялся с повстанцами: Салават и Юлай были подвергнуты тяжким телесным наказаниям — по 175 ударов кнутом “в местах совершённого преступления”, им вырвали ноздри, поставили клейма на лицах. В начале октября 1775 года Салавата и Юлая отправили на пожизненную каторгу.
Четверть века провёл Салават Юлаев на чужбине, в далёкой Эстляндской губернии, в маленьком приморском городке Балтийский Порт, бывшей крепости Рогервик. Поддержкой ему в тяжёлой жизни невольника служило общение с другими сосланными сюда предводителями Пугачёвского движения, людьми смелыми, решительными, инициативными, поднявшими народ на борьбу за социальную справедливость, “вечную и всякую вольность”, “спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет”.
В Балтийский Порт было сослано 12 пугачёвцев. 31 января 1775 года сюда доставили четверых яицких казаков: секретаря повстанческой Военной коллегии М.Д.Горшкова, думного дьяка коллегии И.Я.Почиталина, полковника И.И.Ульянова, одного из первых сторонников Пугачёва Д.К.Караваева. Вместе с казаками привезли мишарского сотника Уфимской провинции Канзафара Усаева, главного полковника повстанцев. В марте ряды бывших повстанцев пополнились беглым костромским дворянином И.С.Аристовым, командиром повстанческого отряда, действовавшего в Поволжье, участником захвата Казани 12 июля 1774 года. 2 июля 1775 года в Балтийский Порт привезли ещё четверых видных участников народного движения в Сибирской губернии: крестьянина С.А.Новгородова, атамана, командовавшего 5-тысячным “корпусом”; крестьян Я.Ощепкова и Е.И.Тюленева, дьячка Т.Бурцева, служивших повстанческими есаулами. По делу о Пугачёве и его сподвижниках проходил и ржевский купец А.Т.Долгополов, авантюрист, выдававший себя за посланца царевича Павла Петровича к отцу “Петру III” — Е.И.Пугачёву; его выслали в Балтийский Порт в январе 1775 года. Последними 29 ноября к ссыльным пугачёвцам присоединились Салават и Юлай Азналин.
К сожалению, мы ещё очень мало знаем о жизни Салавата и других пугачёвцев на каторге. Строительство порта для военных и гражданских судов с крепостью, молом между полуостровом Пакерорт и островами Рогге, начатое по указу Петра I в 1718 году, велось медленно, с перерывами, а в 1768 году было временно прекращено. В начале 70-х гг. вновь начались работы по укреплению гавани, и к концу века она могла вместить до 45 судов. В уездном городе Балтийский Порт были выстроены здания административных учреждений, школа, церкви, провиантские склады. Нет сомнений, что как раз на этих работах использовали труд ссыльных каторжников. Тяжёлая работа в карьерах по выламыванию бута и на стройках, нечеловеческие условия каторжного поселения, голод и эпидемии вели к высокой смертности среди ссыльных. Дольше всех рядом с Салаватом оставались Канзафар Усаев, Почиталин, Тюленев, Долгополов и отец. Они были живы ещё летом 1797 года. По спискам на май 1800 года, в крепости числилось два пугачёвца — Салават и Канзафар. 26 сентября 1800 года в возрасте 46 лет ушёл из жизни Салават Юлаев. На четыре года его пережил Канзафар.
Вся жизнь и деятельность Салавата Юлаева, овеянные мечтой человека о свободе и благоденствии, — результат его воли и сознания. Творческий ум, смелый дух, чуткое к несправедливости сердце не могли не откликнуться на желание народа жить по закону социальной справедливости и человеческой солидарности. То обстоятельство, что воздействие политических, социальных, экономических сил, определявших жизнь феодального общества, помешать которым и предотвратить действие которых не могли никакие насильственные средства, обрекало подобную программу на неудачу, не умаляет благородства высоких устремлений Салавата и его сподвижников. Подвиг, совершённый под стягами борьбы за народную волю и народное счастье, бессмертен.
И.М.Гвоздикова,
кандидат исторических наук